Макс Поляновский - Дважды Татьяна

— Где же вас теперь искать?

— Не надо, Юзеф. Я сама найду вас, если будет нужно.

Это была последняя их встреча.

Таня спешила, ей предстояло повидаться с Емельяном Кошевым.

Еще недавно он упрямо твердил: «Помогать согласен, но сам в партизаны не пойду». Однако время сделало свое. Емельян многое понял и вот уже несколько месяцев числился бойцом бригады народных мстителей.

Степенный, спокойно-добродушный, он покорял людей обстоятельностью и добросовестностью, с какими выполнял любое принятое на себя дело.

Никто в нем не ошибся: ни подпольщики, ни партизанское командование, ни Таня, знавшая о нем от своих. Только фашистские хозяева ошиблись в Емельяне…

Не однажды он ходил на задания в Минск, где изучил каждый закоулок, доставлял в лес важную информацию: где-то выросло новое здание, непримечательное с виду, но, судя по всему, это склад оружия. В другом месте идет переформирование воинской части.

Немало секретных сведений передала Андрею через Кошевого и Таня.

Но на этот раз Таня и спешила и ожидала напрасно: Кошевой не пришел к месту назначенной встречи.

Надо же было случиться беде в этот погожий весенний день! На улице Кошевой столкнулся лицом к лицу с Бушало, бывшим своим командиром. Взбешенный Бушало сразу узнал беглого завербованного военнопленного даже в пальто с поднятым воротником и надвинутой на глаза широкополой шляпе.

Кошевой «заговорил» первым: из двух пистолетов прикончил лютого своего врага.

В это мгновение из-за угла выскочил знакомый Емельяну солдат, приземистый, широкоскулый парень в ладно пригнанной щеголеватой форме. Он схватил Емельяна за руку и потащил за собой.

— Скорее, скорее же…

— Куда? — шепнул Емельян.

— Спрячу тебя, ведь пропадешь…

— Спасибо, Гриша.

Кошевой запихнул пистолеты в карманы пальто и поспешил за солдатом. С благодарностью смотрел Кошевой на Гришкино сосредоточенное, окаменевшее лицо: вроде бы казался всегда этаким холуем-служакой, что лишь смотрит в рот командиру, а вот надо же, собой рискует… Впрочем, нет, не только служакой был Гришка. Широкогрудый, голосистый, так задушевно, бывало, после доброго ужина и стопки шнапса распевал он солдатские песни. Научился и немецким — откуда что берется?

Таня не дождалась Кошевого в условленном месте и ушла встревоженная. Она знала точно, что он в Минске, но где?

А расторопный Гришка в это время устраивал Кошевого в закутке в каком-то заброшенном полутемном сарае. Там стояла койка с накиданным поверх матраца тряпьем.

— Отдыхай, дружище. — Грубый голос Гришки звучал непривычно весело и ласково. — Уж отсюда тебя не выцарапают…

Кошевой, уставший после долгой дороги, не очнувшийся от пережитого потрясения, забылся в дремоте. Как присел на койку, так и повалился, не сняв пальто, не вынув рук из карманов.

Очнулся он от сильного толчка. Приоткрыл глаза — и сон мгновенно пропал. Перед ним стоял гитлеровец, командир вражеского батальона. Несколько штыков были направлены на Кошевого, а где-то позади маячило расплывчатым пятном скуластое, самодовольное лицо Гришки.

Выстрелить Кошевой не успел: на него навалились, скрутили руки.

Закованного в цепи Кошевого в тот же день доставили туда, откуда он бежал: в казарму батальона. Начался допрос.

— Назовешь своих сообщников в нашем батальоне — останешься жив, предложил гитлеровец. — Не пожалеешь.

— А кого ж я тогда вместо себя оставлю? — Кошевой держался степенно, слова выговаривал отчетливо и спокойно. — Да и на кого покину нашу Украину? Нет, с вами, чужаками, мне не по дороге. Далече вам драпать придется, не угонюсь… Ох, далече!

На следующий день, когда Таня по всему городу искала Кошевого, его казнили. Страшную казнь придумали для него прислужники фашистов. Посреди двора, окруженного казармами, воздвигли громадный свежеобтесанный крест. Распяли бывшего писаря Кошевого, а напротив установили пулемет. Здесь же, во Дворе, выстроили солдат.

Пулеметная очередь прострочила по ногам распятого Кошевого. Гитлеровец в последний раз предложил:

— Назови сообщников — отменю расстрел. Лечить будем.

Истекавший кровью Кошевой крикнул:

— Берегись, сволочь! Вылечишь — тебя первого пристрелю. А вы, собаки, цельтесь получше, стреляйте в сердце. Забыли, видно, где у человека сердце бывает?

Он был еще жив, когда палачи разожгли под ним костер…

Но в ту ночь, когда казнили Емельяна Кошевого, была совершена в батальоне и другая казнь: в уборной кто-то прикончил солдата Гришку, так и не дав ему получить обещанную начальством награду.