— Ты доведи их только до совхоза Вишневка, — строго наказала девочке Таня. — По главным улицам старайся не идти. От патрулей держись подальше. А я вас опережу и буду ждать в совхозе.
Лена кивнула молча, серьезно. Она все поняла, пусть Таня не тревожится. Поведет солдат по самым задворкам, а до совхоза не так уж далеко, около десяти километров.
Но Таня была неспокойна за Лену, снова и снова учила ее, как себя вести. Гестапо знало, что в оккупированной Белоруссии дети — тоже враги фашистов, а Лене придется идти одной, впереди, чтобы переодетые солдаты следовали за ней на отдалении.
Случиться могло всякое: солдат могли опознать патрульные из охранного батальона, могли остановить и Лену, поинтересоваться, куда это она задумала одна уходить из Минска — уж не к партизанам ли?
Но девочка шагала решительно, смело, счастливая тем, что ей поручили такое большое, настоящее задание.
Таня ждала их в совхозе, пришла раньше на несколько минут. Она «приняла» от Лены обоих солдат и приказала девочке немедленно возвращаться домой. Лена неохотно простилась и ушла…
Теперь уже она волновалась за Таню: дойдут ли? Не опознают ли их враги?
Спустя неделю Таня вернулась в город, взбежала на крыльцо, обняла Лену, которая, как старшая, читала книгу Светлане и Игорьку. Обняла, крепко поцеловала в щеку, шепнула на ухо:
— Все хорошо, Ленок! Они уже там.
Но далеко не все было хорошо. Уже через несколько дней пришлось переправлять в лес Емельяна Федосеевича Кошевого. Пришлось и для него раздобывать пропуск, штатскую одежду, а для начала — надежное укрытие.
Произошло это так.
Старший писарь Кошевой, по поручению Таниных помощников, собрал данные о расположении зенитных батарей вокруг Минска. Поздно вечером, сидя в штабе, он аккуратно переписывал эти сведения на отдельный листок.
Неожиданно вошел начальник штаба лейтенант Бушало, немец.
Кошевой смел бумажки в ящик, захлопнул его.
— Откройте и покажите, что у вас там! — приказал лейтенант.
— Я не обязан показывать свои личные письма.
— О? Вы лирик? Вы пишете письма? Может быть, стихи? — Бушало достал пистолет, но Кошевой презрительно процедил:
— Можете стрелять, это вы умеете. Письмо к женщине. Пока я жив, вы его не прочитаете…
— Ах, вот как? Что ж, почитаем завтра утром, на свежую голову. И увидим, останетесь ли вы живы…
Было поздно, и лейтенант решил дождаться утра, чтобы тщательно разобраться в бумагах. Оттолкнув Кошевого, он запер ящик стола, взял с собой ключ, а у двери поставил часового.
— Старшего писаря из казармы не выпускать, — распорядился он.
Утром обнаружили исчезновение Кошевого вместе с часовым. Ящик был пуст, и никому не удалось узнать, какие бумаги прятал Кошевой.
Данные о расположении гитлеровских зенитных батарей вокруг Минска были переданы Андреем по радио в Москву. Через несколько дней, в назначенный час, советская авиация бомбила эти батареи. Партизаны из Бобров слышали тяжелое гудение моторов, наблюдали за огненными вспышками пожаров. Среди партизан стоял Емельян Кошевой — отныне боец партизанской бригады, встретивший здесь своих приятелей Сергея Ковалева и Костю Сумца.
Вдали, над Минском, взмывали в небо ракеты. Партизаны знали: это помогает советским самолетам найти цель Таня.
— Наша Татьяна работает, мы ее, как говорится, по почерку узнаем, сказал Емельяну кто-то из партизан. — Беспровальная разведчица, второй год держится.
Таня встречала двадцатую весну своей жизни, весну 1944 года.
Была эта весна особенной, не похожей на предыдущие. Как мчатся, сокрушая ледовые глыбы, разлившиеся весенние потоки, так со всех сторон ломали вражеские заслоны, пробивались, просачивались ликующие, звонкие вести с Большой земли: освобождена почти вся Украина, Молдавия, советские войска приближаются к Румынии. Они гонят оккупантов и из Белоруссии: вновь советскими стали Гомель, Мозыри, Климовичи, Мстиславль.
На одной из улиц Минска Таня столкнулась с сияющим Юзефом Басти.
— Скоро моя Чехословакия станет свободной. Фашистов вышвырнут, и мы вернемся домой.
— А про Венгрию не слыхали, Юзеф? — спросила Таня.
— О, там совсем неладно. Гитлер перестал доверять венгерскому правительству. Приказал… как это говорится… взять его в плен. Они боятся русского наступления на Венгрию… О чем вы задумались, Таня? Таня!
— Так, Юзеф. О разном.
— Почему вас не видно?
— Живу в другом месте.
Читать дальше