Гусейн Аббасзаде - Генерал

Шариф не стал до конца читать эту бумагу, положил ее на стол и опустил голову: только пленному можно сунуть под нос такую грязь! Лучше бы ему умереть, чем дожить до этого.

Зонненталь внимательно следил за поведением пленного.

– Здесь не написано ничего такого, что могло бы вызвать недоумение. Читай, и подпиши.

– Я не могу подписать такую бумагу!

– Ну, ладно, я понимайт: подпись есть подпись, документ для история. Не надо подписат. Надо только три, два раза читать, чтобы запомнить, а потом будете говорить перед микрофон.

– По радио?

– Да, мы отвезем тебя такое в укрытое место, недалеко от передний край, там ты спокойно будешь сидеть и это читать. И на этом все кончится.

Выступить по радио, прочесть такую бумагу!.. Они что, за предателя его принимают? Небось, думают, что все, согласен Шариф, уже на «ты» перешли? А что я двоих ихних укокошил, они забыли?

Зонненталь выжидающе смотрел на него.

– Если я это сделаю, вы меня не убьете?

– Конечно, нет. Я даем слово. Генерал дал слово!

– Тогда и я даю слово, что прочту это по радио. Однако написано это не так. Так нельзя агитировать людей. Если разрешите, я добавлю несколько веских слов. Если они вам не понравятся – вычеркнете.

– Если ты имеешь убедительный довод, мы не возражаем, давай, согласился Зонненталь.

– Тогда разрешите мне примоститься где-нибудь и изложить свои мысли.

– Сколько надо для этого времени?

– Самое большее – час.

– Хорошо, – сказал Зонненталь, но часовому поручил следить за пленным в оба: – По виду это большой плут.

Шарифа привели в комнату, где недавно его кормили. На минуту он попытался представить, как слушали бы его выступление по немецкому радио товарищи… Вообще, что они о нем думают? Вспоминают ли? Ищут ли? Если Павлов уцелел, там, в бригаде, считают его погибшим. Половину дела он все-таки сделал: корректировщиков вражеских ликвидировал. Но в бригаде об этом могут и не знать. "Ну, ладно, а что делать с этим поганым листом? Порвать? Сразу меня прихлопнут. Ну, и что? Дети по мне не заплачут, жена вдовой не останется, – решил он. – Но неужели так сразу и закрыть глаза? Нет, насколько хватит сил и умения, буду морочить этих подонков! Или я не сын своего отца?!"

Он выглянул в окно – под окном прогуливался автоматчик. У дверей стоял другой. Будь хоть дьяволом, ничего не придумаешь, не вырвешься, не убежишь.

А отведенное время таяло, как воск на огне. Положив перед собой сочинение Зонненталя, Шариф покачал отяжелевшей головой. Подумать только, к чему эти подлецы вынуждают, а? Так я и разбежался. Эх вы, дурачье! Он попробовал карандаш и внизу печатного текста что-то нарисовал жирной линией. Поколебавшись немного, решительно постучал в дверь.

– Скажи офицеру, – крикнул он охраннику, – я свое дело кончил.

Зонненталь, небрежно облокотись о стол, курил сигарету. Он взял у Шарифа листок с обращением, долго с изумлением глядел в него, потом вдруг вскочил и закричал, тыча пальцем в бумагу:

– Это что? Что, я спрашиваю?

– Как что? Верблюд, – и Шариф движением руки обрисовал в воздухе верблюжьи горбы.

– Но наш разговор не имеет отношений к этот горбатый зверь!

– Имеет, – спокойно возразил Шариф. – Это окончание моего выступления. Не пойму, зачем вы сердитесь?

– Что значит этот рисунок? – Зонненталь чувствовал, что его дурачат, но в чем суть дела, понять не мог, и от этого рассвирепел, ухватил Шарифа за горло.

Шариф укоризненно покачал головой.

– Ай-ай-ай, господин офицер… Такой культурный на вид, а разговаривать не умеет. – Шариф медленно снял руки Зонненталя со своей шеи. – Я же сказал, что выступлю по радио. А когда? Об этом мы ведь еще не говорили? А вот когда… – Шариф разгладил на столе бумажку, взял карандаш и большими буквами написал под рисунком: "Когда хвост верблюда коснется земли".

И подвинул бумажку Зонненталю. Но ни Зонненталь, ни переводчик прочесть написанное Шарифом не могли – Шариф написал по-азербайджански.

– Что это значит, что? – в ярости орал Зонненталь. И вдруг успокоился. Подошел к Шарифу, сказал: – Переведи это на русский язык.

– А что переводить? Я написал: "Когда хвост верблюда коснется земли". И все.

– И все? – Зонненталь никак не мог взять в толк смысл этого загадочного выражения, но чувствовал, что пленный над ним издевается. А потому, подойдя к Шарифу вплотную, он вдруг наотмашь ударил его по лицу.

Шариф от удара стукнулся головой о стену, в глазах у него потемнело. Но утвердившись на ногах, он откинул со лба потные волосы, стер кровь с разбитой губы и тихо, но со значением сказал: