Гусейн Аббасзаде - Генерал

В последние дни Саша Павлов много раз ходил с Шарифом в разведку. Кроткий, терпеливый и заботливый, сержант был как раз из тех людей, которые более всего по сердцу Шарифу. Саше нравились находчивость и проворность ефрейтора. Так что не случайно командир взвода посылал их на дело вместе.

Ночью прошел дождь, но с утра выглянуло солнце, и в жарких его лучах над лесом поднялась беловатая дымка испарений. Во впадинах, ямах, воронках от мин и снарядов стояли лужи воды, и трава еще была мокрая, тяжело хлестала по сапогам.

Разведчики оставили позади боевое охранение и вышли на нейтральную полосу.

– Если они не ушли, то где-то тут, на этой высотке, сидят. Будь осторожней, Шариф.

Прячась за деревьями и кустами, тихо, словно кошки, разведчики шли вперед, придирчиво оглядывая все, прежде чем сделать шаг. Корректировщик должен сидеть там, откуда хорошо просматривалась местность. Они старались поставить себя на место вражеских корректировщиков… У Павлова был большой опыт, он ходил в разведчиках еще в Крыму, на Миус-фронте, и ему удавалось обезвредить не одного вражеского наводчика. За нейтральной полосой Павлов вышел вперед. Оставалось рукой подать до переднего края немцев. Теперь малейшая неосторожность могла обернуться бедой. Остановились.

– Мы слишком далеко зашли, Шариф, – сказал Павлов. – Надо возвращаться. Корректировщиков следует искать не здесь.

Повернули назад. Стали обходить снизу неприметный с виду холм, поросший высокими соснами.

Павлов выглянул из-за кустов. Среди деревьев что-то блеснуло в лучах солнца. Павлов отклонил голову – блеск исчез. Сержант подождал. Потом опять блеснуло в двух местах сразу, словно кто-то оглядывал окрестность сквозь большие очки.

– Шариф, – шепнул Павлов, – я заметил вон там кое-что подозрительное. Посмотри-ка и ты, – и передал Шарифу бинокль.

Деревья и кусты сразу надвинулись на Шарифа.

– Это, по-моему, на дереве. Там какая-то труба. Или палка. Похожа на змею, когда она торчит на хвосте, ужалить собирается.

– А больше ничего не видишь? Людей нет?

– Не вижу.

Сержант взял бинокль. Но не только подозрительного блеска, но и вообще ничего подозрительного не заметил. И тогда он подумал, что это сверкает роса на листьях – утренний ветерок шевелит их, и капли росы сверкают; теперь они, наверно, высохли или скатились.

Сержант поделился своими предположениями с Шарифом.

– Может быть, и так, – сказал тот, но, подумав, решил: – Все-таки это, по-моему, как это? стервотруба…

– Стереотруба, – поправил Павлов. Он всегда возвращался с разведки с точными сведениями. И сейчас, хотя они, судя по всему, вышли на наблюдательный пункт вражеской артиллерии, сомнение все-таки еще оставалось. Надо уточнить!

– Сержант, разреши, я пойду разведаю, – сказал Шариф.

– Опасно, Шариф. Давай, пока понаблюдаем.

– Но ведь, лежа тут, мы ничего не выясним, а время-то уходит?! Сейчас они начнут наших колошматить.

– Подождем немного. Если откроют огонь, мы под шумок корректировщиков накроем.

Разведчики прождали еще несколько минут. Павлов с биноклем в руках осматривал каждый вершок холма.

– Разреши, сержант, я так подползу, что они не заметят, – снова напомнил о себе Шариф. Его почему-то так и подмывало немедленно подняться наверх и расправиться с немцами, если они там есть.

– Если б я знал, что ты сумеешь все высмотреть и себя не обнаружить…

– Да ничего со мной не случится. Я ж не дурак, чтобы под пулю себя подставлять и зря умереть. Если там не один, не два, я и не дохну.

– Не дохни, даже если один! Главное, все узнать, а потом решим, что делать! Если убедишься, что там действительно немецкий наблюдательный пункт, смотри, немедленно и незаметно возвращайся назад.

Шариф, поправив пилотку, наискось пополз вверх по склону холма.

Павлов остался наблюдать и прикрывать ефрейтора.

До вершины холма оставался десяток-другой шагов. Земля была сырая, и это было Шарифу на руку – не шуршит трава, не треснет сук или сухая ветвь. "Если там действительно вражеский разведчик, то он, сукин сын, хорошее местечко себе выбрал! – подумал Шариф, осторожно оглянувшись. – Велик ли холмик, а как далеко с него видно! Но, может, ошибся сержант, никого тут и нет".

На голой, как плешь, вершине холма никого не было. Шариф пригляделся, прислушался. Ниоткуда ни звука. Он подполз еще ближе – теперь от полянки его отделяло два-три кустика. Подтянулся на локтях. Ах, вон оно что! На самой макушке холма, словно вмятина, была небольшая низина, и на дне ее на корточках сидел и колдовал над рацией немецкий солдат. "Что ж он, один? Да еще в наушниках. Кто-то еще должен быть поблизости. Где же?"