Владимир Карпов - Признание в ненависти и любви [Рассказы и воспоминания]

Но с чего тут начинать? Как подступиться к сановному палачу, когда подходы к дому, где он живет, перекрыты секретами и патрулями, а его самого охраняет целая орава телохранителей?

Марийны хлопцы взялись собрать данные. Выяснили: гаулейтер уже не ходит по городу пешком. Ездит в сопровождении двух-трех, как и его машина, лимузинов. Номера на них ежедневно новые; в колонне его лимузин меняет место — то едет посредине, то впереди. Даже еду гаулейтеру из кухни, которая находится в цокольном этаже, подают в столовую лифтом, и прежде чем она попадает на стол, ее апробирует доктор.

Тогда взяли ставку на засады. Стали разъезжать по городу на грузовике, надеясь на счастливый случай. Одну из наиболее проворных подпольщиц Мария послала работать в радиостудию — искать людей и возможностей. К сотрудничеству была привлечена уборщица генерального комиссариата. Однако разъезжавшие на грузовике так и не встретили кортеж и не смогли расстрелять или раздавить гаулейтеровский лимузин. Главный директор, на которого в радиокомитете была взята ставка, оказался трусом. Уборщица же клялась: если и удастся внести мину в кабинет гаулейтера, ее все равно найдут адъютанты, которые по утрам осматривают там каждый уголок.

Стало известно, проваливаются планы и у других. В Театральном сквере, невдалеке от дома, где жил гаулейтер, арестовали десантников. В офицерской форме, русоволосые, молодые, они независимо прогуливались по аллеям вдоль улицы, но автоматы у них висели на правом плече, дулами вниз, как немцы не носят. Жану, возглавлявшему в подпольном горкоме отдел по борьбе с агентами СД и оккупационными чиновниками, удалось заминировать построенную для выступления гаулейтера трибуну, в Смолевичах, но митинг сорвался — фон Кубе по каким-то причинам не приехал. В драматическом же театре, напротив, подложенная мина взорвалась раньше, чем там появился гаулейтер…

И все-таки капля долбит камень: Марии удалось наткнуться на работника кинотеатра «Новости» Николая Похлебаева.

Встреча с ним произошла в кинозале, на дневном сеансе. Зрителей было мало. Похлебаев, которому показали Марию, пробрался к ней и сел через одно свободное место. Потом, как было и условлено, оборвалась лента, и это дало им возможность выйти из зала вместе.

Сидя за кривым скрипучим столом в заваленной рекламным хламом каморке, Мария рассмотрела Похлебаева, хорошо одетого, уже без следов когда-то пережитых в госпитале страданий.

— Мне говорили, что вы знакомы с горничной Кубе, — все же доверилась она какому-то острому, как натянутая струна, чувству. — Это правда?

— Я дружу с ее сестрой, — приподнял тот бровь, и у Марии отлегло от сердца: он догадывался, зачем она здесь, и сам прощупывал ее, иначе ответил бы проще — не отделил бы себя от горничной, а просто кивнул бы или сказал: «Да, знаком. А что?» И действительно, прищурившись, чтобы пригасить блеск быстрых глаз, он добавил — Я просил бы, если можно, представить меня вашему командованию…

Под Вишневкой, где размещался самый опасный в этих местах гарнизон, их остановил патруль. Но помог вид Похлебаева — берет, коверкотовый костюм, немецкий плащ, перекинутый через руку, — их пропустили. И вот когда шли дальше по полевой малоезженой дороге среди ржи, Похлебаев вдруг растрогался:

— Я очень благодарен вам, Мария! Вы дали мне возможность вырваться на прямую, как говорят спортсмены. И мне хочется сказать вам: «Благословенна ты, и благословен плод жизни твоей». Откуда берутся у вас силы?

— От вас, видимо… — не пожелала говорить об этом Мария.

Она ожидала — Похлебаев засмеется, но он помрачнел, понурился. А затем вдруг побледнел ото лба и висков, как бледнеют люди, которые в чем-то клянутся.

— Самое обидное — умереть за здорово живешь, — сказал он с нажимом, — Особенно если тебе еще надо кое-что доказать. Но, действуя на свой страх и риск, я готовил себя и к этому самому плохому…

Он остановился, но поглядел не на Марию, а вдаль, где на золотистое ржаное раздолье опускалась синева.

— Словом, я отдаю себя в ваше распоряжение. В полное, Мария, распоряжение и рад этому! — И все-таки не сдержался: — Но не лучше ли мне самому взорвать кинозал при каком-нибудь торжественном просмотре? Я ведь все-таки мужчина!

Мария поправила густые волосы, выбивавшиеся из-под платка, задумалась. Прочертила носком туфли дорожку на пыльной земле.

— Спасибо. Вы сообразительный… Но мину замедленного действия у вас не используешь. А значит, придется жертвовать вами. Да много ли «за», что повезет? Пускай это останется на крайний случай. А сейчас Мазаник…