— Можно, товарищ лейтенант? Помаленьку?
— Ну разве что помаленьку… Как, парторг, разрешим?
— За победу — можно, — сказал Быков, Пощалыгин вышиб пробку из бутыли, крутой первак маслянисто булькнул в стакан.
— И мне, сынок, плескани, — сказала старуха, привставая на локтях.
— Будет исполнено, Фекла Ильинична!
— Захарьева, часового, не обдели, — сказал сержант Сабиров.
— Будет исполнено!
Ирина уполовником с обломанной рукояткой разлила суп. Соколов взял кружку, поднялся:
— За победу, товарищи!
С грохотом отодвинулись табуретки и стулья, а кружки и стаканы сдвинулись — перекрестное, не в лад, чоканье.
Сергей сделал глоток, другой, поддел ножом вареную картофелину, откусил от ржаного оковалка. У него запульсировало в висках — и от первака, и от еды, и от близости Ирины. Она — плечо к плечу — подкладывала ему капусту, лук:
— Угощайтесь, Сережа.
Перед кашей выпили еще — опять же за победу. Старуха заплакала, запричитала:
— Угляжу ль ее, победу-то? Помру, не повидавши…
— Доживете, Фекла Ильинична, — сказал Соколов. — Увидите победу собственными глазами.
— И пощупаете собственными руками, — вставил Быков.
— Дай-то господи, сынки! Одолевайте супостата. Шубников солидно прокашлялся:
— Не сомневайся, дорогой товарищ Фекла Ильинична: одолеем, беспременно одолеем. Победа на подходе! Войска у нас несметно. Один Сибир чего стоит, сколь послал войска. И еще пошлет! Ето как, здорово?
— Истинно! Дай-то господи вам здоровьица и благополучности.
Не проронивший до этого ни слова, Курицын отодвинул от себя котелок, надел шинель, подпоясался:
— Товарищ лейтенант, разрешите подменить Захарьева?
— Подменяй.
— А чайку? — спросила Ирина.
— Потом. — И, впустив знобкую струю, дверь за Курицыным захлопнулась.
Струя эта прошла избу насквозь, рассекла ее теплынь, колыхнула язычок пятилинейки, встрепанный профиль старухи заметался по стене. И стало очевидно до осязаемости: на дворе дождь, сырость и мрак. Поскрипывала ставня, за оконным стеклом трепало, ломало непогодой валкий вяз, и он тыкался в стекло, будто просил впустить его.
Угревшийся, разомлелый Сергей дожевывал картофелину. Журавлев ржаной корочкой выскабливал миску. Шубников заворачивал в тряпку недоеденную горбушку. Лейтенант Соколов утерся носовым платком и сказал:
— Спасибо, Фекла Ильинична, за хлеб-соль.
— На здоровьице, сынки, на здоровьице.
— И вам спасибо, Ирочка, — сказал Сергей.
— Не за что. И не забывайте: обещали мыть посуду.
— Разве я отказываюсь, Ирочка?
Они убирали со стола, она споласкивала котелки, миски, тарелки, кружки, передавала ему, он, задерживая ее пальцы в своих, брал посуду, вытирал суровым полотенцем. Лейтенант Соколов, раскрыв на коленях потертый на сгибах чертеж, что-то прикидывал. Сабиров сворачивал треугольник, надписывал адрес: «Узбекская ССР, Фергана…» Шубников ковырял спичкой в зубах, рассказывал старухе про сибирскую стужу:
— Птичка летит и бац — замерзает, плюнешь — плевок на лету замерзает. Полсотни градусов! — Вопрошал: — Ето как, здорово?
Старуха слушала, не слушала, шевелила бескровными губами — уж не молилась ли? Шубников продолжал распространяться:
Еще Сибир славится медведями. Видимо их невидимо, медведей. Тыщи, однако, — мильоны. Из тайги запросто ломят в село. В гости, хе-хе!
Когда допивали чай с лейтенантовым печеньем, пришел Захарьев.
Пощалыгин для чего-то взболтал в бутылке остатки вонючего самогона, вылил в стакан:
— Твоя доля, Захарьев. Грызи!
— Не хочу.
— Отказываешься? Я тебе пособлю! — сказал Пощалыгин. — Лады?
— Пей.
«Поилец ты мой, — подумал Пощалыгин. — Я плановал: Сергуня отдаст мне свое, а он — выдул! С Захарьевым подфартило!»
— Убьем белого медведя! — Опрокинув самогон в рот, Пощалыгин прополоскал им зубы и проглотил в единый прием. Посидел, не закусывая. Объяснил:
— Чтоб крепче по мозгам вдарило, желудок уже полный. А «убить белого медведя» обозначает: в кружку с пивом влить стакан водки, взболтнуть, белое получается. В гражданке я убивал белого медведя с корешком, с Кешей Бянкиным…
Льнувшей к нему вдовушке погладил коленку, Ирине сказал:
— Милаша, подфартило тебе? Мировые ребята в первом стрелковом взводе?
Бойцы разбрасывали сено на полу, стелили шинели. Захарьев уже улегся, под голову — вещмешок. Лейтенант Соколов шуршал чертежом.
Сергей спросил у Ирины:
— Что читаете?
— Леонова.
Читать дальше