Олег Смирнов - Северная корона

— Господа, воздушная тревога. Желающие могут пройти в бомбоубежище.

Размалеванные девки из Союза германских девушек и их спутники — золотушные лейтенанты — встали. Остальные остались на местах: подвальчик сам как бомбоубежище. Наверху выли сирены, ухали бомбы. От близких разрывов звякали рюмки и фужеры, раскачивались люстры, с потолка сыпалось, но кельнеры суетились с подносами, пиликали гермафродиты, пили и ели посетители.

— Я захотел побыть с тобой. Наедине, — сказала Лотта. — Кончится налет, поедем ко мне, да?

Новый налет начался в полночь, едва они вернулись из ресторана. Взвыли сирены, и тотчас хлопнула дверь — фрау Келлер ссыпалась в бомбоубежище. Старушенция, а за жизнь цепляется. Будет дрыхнуть в подвале, разложив, свою перину.

А они с Лоттой лежали и лежали. В комнате горел ночник — так пожелала Лотта: «Я хочу тебя видеть». И он хотел ее видеть и видел: разметавшиеся по подушке волосы, запрокинутое лицо, нестерпимая белизна плеч. И думал: по сути, ему ничего в жизни не надо, только вот это соседство, такое тесное, что между ними не пройдет и ветерок, струящийся из форточки.

Потом Лотте стало плохо. Он накинул что-то на себя, а ее, нагую, приподнял — зеркала отразили их, — повел в ванную, умыл холодной водой. Снова уложил в постель, сделал холодный компресс. Она сказала:

— Убери компресс. И дай русской водки. У тебя есть?

— Но, дорогая… Ты и так перепила…

— Я? Перепила? Вздор! Я знаю толк в русской водке!

Она выпила рюмку и уснула у него на локте. А он смотрел на нее. Мне бы надо жениться на ней, так вот взять и, ни о чем не раздумывая, жениться. Люблю ее? Возможно. Если из всех женщин, которые у меня были, тянет больше к ней.

Лотта и во сне крепко обнимала его, чмокала губами, неровно дышала. Маскировочная бумажная штора на окне колыхалась, будто тоже дышала.

Утром Лотта ушла получать продукты по карточкам, а Циммерман, насвистывая, с безопасной бритвой отправился в ванную. В коридоре его остановила фрау Келлер — не с веником, со шваброй:

— Доброе утро, господин… э-э… Циммерман. Как провели ночь?

— Доброе утро. — Циммерман пожал плечами. — Ночь провел неплохо.

— Я и вижу, — сказала фрау Келлер. — Еще вопрос можно?

— Да.

— Кто вам Лотта?

— Невеста, — сказал Циммерман.

Старушенция всплеснула руками и огляделась, словно кто-то их подслушивал:

— Зайдемте ко мне. На секунду.

В комнате, заставленной безделушками и увешанной полотенцами с вышитыми изречениями — от «Бог помнит о нас» до «Бережливость множит богатство», — фрау Келлер плотно прикрыла дверь и сказала:

— Мой долг немки и женщины со всей откровенностью поставить вас в известность.

«И ты о долге! — подумал Циммерман. — Ты и не женщина, а старая напыщенная карга».

— Я сознаю, господин… э-э… Циммерман, что вторгаюсь в интимную сферу. Но поверьте, я из кристально чистых побуждений. — Шваброй старуха пристукивала об пол, крючковатый нос ее будто клевал, глаза сузились. — О да, я сознаю: Лотта — партийная, я наживу неприятностей. Но мои принципы не позволяют мириться с тем, что вас обманывают, крадут вашу честь, господин Циммерман… Позвольте продолжать?

— Конечно, — сказал Циммерман.

— Наберитесь мужества… У Лотты каждую ночь кто-нибудь ночует! Кутежи, попойки! Вы видели альбом на чайном столике? Это фотографии ее любовников! Она коллекционирует любовников! Но ради бога, умоляю, мужайтесь… Вы такой видный, белокурый, настоящий ариец… Как она может, не понимаю…

— Я мужаюсь, — сказал Циммерман. — Благодарю вас за разговор. Я приму его к сведению.

— Вы примете меры, господин Циммерман?

— Самые решительные.

Он брился, не замечая порезов: рука дрожала — то ли с похмелья, то ли от того, что сообщила ему фрау Келлер. А почему, собственно, рука должна дрожать? Во-первых, он же солдат, а во-вторых, фрау Келлер не открыла Америку, он и сам догадывался кое о чем…

Он усмехнулся, смочил порезы одеколоном, надел чистую рубашку. Как изволила выразиться фрау Келлер — кто тянул тебя за язык, карга, — «из кристально чистых побуждений»? Чистые, да еще и кристальные… Да может ли быть на свете подобное?

Когда Лотта пришла из магазина с сумкой, он спросил ее обо всем прямо. Она спокойно поставила сумку на стул, сняла плащ. Стоя вполоборота, спросила:

— Не будем финтить?

— Да, — сказал Циммерман. — Финтить не будем.

— Это соседка?

— Да, — сказал Циммерман.

— Я упеку ее в концлагерь, ведьму! Но прошу, пойми: я тебя люблю, а их нет и нет. К тому же это товарищи по партии…