— Придется подождать, — объяснил Юрица. — Здешним крестьянам довериться нельзя. Они не из наших.
— А вы их распропагандируйте! — набросился на него Марко. — Чем вы все это время занимались?
— Жили тут, черт подери!
— И обжирались. Это сразу видно. Три копченых свиных бока на этом сеновале. Три, говорю я тебе.
— Погодите до завтра. Будете спать на перинах в ночных рубашках. Это уж я вам обещаю.
Утро прошло в коротких вспышках разговоров, а днем их наконец отыскал связной — коренастый парень с совсем еще мальчишеским лицом. Он сошел с дороги, насвистывая, как предписывала инструкция, и остановился возле них, у самой скирды. Его зовут Коста, объявил он, и все в полном порядке.
— Ну и вымокли же вы! — заметил он, внимательно их оглядев.
— И больше тебе сказать нечего, малый?
Ну нет, ему была что сказать — и все о деле. Во-первых, он принес им документы, хорошие документы.
— Как сделать лучше для этих товарищей, мы не знали, понимаете? — объяснил он, вытаскивая совершенно сухие документы из внутреннего кармана. — И записали их швабами. Они хоть по-немецки говорят?
— Понятия не имею. Как вы, капитан?
— Немного говорю. Ну, если понадобится.
— Тогда сойдет. То есть будем надеяться.
— Тут шутить нечего, товарищ комиссар, — возразил Коста. Он расставил ноги, засунул руки за кожаный пояс и посмотрел на них сверху вниз, наклонив свою мальчишескую голову. — Это очень серьезно.
Юрица фыркнул и сказал с гордостью:
— Послушайте-ка нашего соколика. Я же вам говорил. Тут живут серьезные люди.
— Рад слышать, а то я уже сомневался.
Коста спросил, нахмурившись:
— Что он хочет сказать, Юрица? Что мы тут бездельничаем?
— Он хочет сказать, дружище, что знает, как нам тут трудно.
Косту это не удовлетворило.
— Мы все подготовили. Хорошо подготовили. Так чего тут сомневаться?
— Ну конечно. Он просто пошутил.
Коста угрюмо смотрел на них, постукивая ногой об ногу. Руперт решил, что ему никак не больше семнадцати лет.
— Не надо бы вам шутить, товарищ комиссар, — вдруг сказал Коста. — Вы, товарищи, там, в горах, думаете, будто оставаться тут и работать в городе — одни пустяки. По-моему, это неправильно.
Стряхивая дождевые капли с носа и подбородка, Марко признал его правоту.
— Просто я уже немолод, — объяснил он, вздергивая подбородок так, что брызги полетели во все стороны, — и немножко осатанел от дождя. Так ты, будь другом, забудь.
Они поднялись на ноги и стояли на стерне, пока Коста объяснял план их дальнейших действий.
— Хороший план, — одобрил Марко.
— Конечно, хороший. А ты чего ждал?
— Придержи язык, Юрица.
Когда они пошли к городу, с дождевыми струями уже мешались сумерки. Их усталость сливалась теперь с умиранием дня, и они двигались как во сне — их ноги шлепали по набухшей земле в медленном, угасающем темпе, словно они шли уже вечность и так никогда и не остановятся совсем. Корнуэллу казалось, что он только отмечает время и идет для того лишь, чтобы остаться на том же месте. Деревья и кусты проплывали мимо в лениво струящейся реке, которая никуда не текла, а описывала полный круг и вновь и вновь тащила мимо него те же самые деревья и те же самые кусты, пока у него не начиналось размягчение мозга. Плоский серый горизонт впереди не менялся, и по нему не было заметно, чтобы они продвинулись хотя бы на шаг.
Один раз Марко заговорил с ним, но это было много раньше:
— Не надо было мне высмеивать этого мальчика.
— Ну какое это имеет значение?
— Большое. Мы должны подавать пример.
— Чего ради?
— Как чего ради? Ради того, чтобы мир стал лучше, когда все это кончится. Лучше и прекраснее. А иначе зачем мы здесь?
Какой замах… но хочешь не хочешь, а это утверждают люди, во всех других отношениях вполне разумные. И более того — это уже не звучит смешно. Во всяком случае, здесь, в этих краях, где не осталось ничего незыблемого. И здесь как раз в этом может заключаться внутренняя суть жизни, самый смысл существования. Руперт был способен это признать и даже воспринять в какой-то мере с тех же позиций. Если не считать, конечно, главного различия: сам он хотел вернуть Европу на рейд ее проверенной и безопасной истории, а они хотели отважно ринуться в неизведанные моря коллективизма… Он смотрел, как мимо лениво проплывают кусты, и пытался найти в своей схеме место для самопожертвования Марко, для его способности видеть в себе лишь орудие, лишь камень, мостящий дорогу, по которой движется вперед караван человечества, — Человечества с большой буквы. Но эти мысли были слишком весомы, чтобы ворочать их сейчас и рассортировывать. Он бросил их тонуть в трясине своего утомления. Как-нибудь в другой раз он обсудит с Марко великий вопрос о целях и средствах во всей его совокупности. И о необходимости главенства личности, — Личности с большой буквы.
Читать дальше