Матэ Залка - Рассказы

Алексею, видимо, понравилась эта мысль. Он все повторял:

— Толково, толково! — и лукаво подмигивал ефрейтору.

Эрвину показалось, что Алексей прекрасно разбирается в положении и в разговоры не вступает намеренно.

Эмбер Петер выбрал из общей кучи винтовок свою и отставил ее в сторону. Все заметили это. по никто не сказал ни слова. Позднее, когда каждый занялся своим делом, Алексей вдруг поднялся, подошел к оружию, взял винтовку Эмбера и поставил ее в самый угол, позади других. В то же время он хитро улыбался, поглядывая то на Эрвииа, то на Виолу. Кирст тоненько рассмеялся, словно его щекотали.

— Ну, Петер, ты теперь тоже демобилизован!

Алексей вернулся на свое место, и не переставая улыбаться, сказал что-то Никифору. Тот неловко усмехнулся и опустил глаза.

Эрвина удивило, что Алексей держит себя как равноправная договаривающаяся о перемирии сторона. Значит, он вполне серьезно отнесся к вопросу.

Хозяйка быстро привела в порядок помещение, накормила поросенка, напоила корову из ведра.

Эрвин вспомнил, что у него должна была остаться плитка шоколаду. Он открыл ранец, нашел шоколад и, разломив его, большой кусок дал мальчику, а поменьше протянул матери, которая молча приняла подарок.

Стемнело. Но Эрвин не позволил зажечь лампу.

Когда русские увидели, что венгерцы не собираются вести их сегодня в свои окопы, они быстро разделись и улеглись рядом на соломе. Старик Кирст тоже стал устраиваться на ночь. Эмбер Петер все вертелся около хозяйки.

— Ты смотри, без грубостей, — строго предупредил его вольноопределяющийся, укладываясь и накрываясь шинелью.

Усталость дала себя знать. Все почти мгновенно заснули.

Вдруг Эрвин почувствовал, что кто-то трясет его за плечо. На фронте спят чутко. Эрвин открыл глаза и не двигаясь стал вглядываться в темноту.

— Тсс… Пойдемте во двор, — послышался шепот ефрейтора.

Небо серебрилось. Ярко светила полная луна. В доме, казавшемся погруженным в тень, все спало. В тишине особенно четко доносилась отдаленная перестрелка. Тени от лунного света вытянулись и стали резче. Эрвину казалось, что этот хутор один из самых тихих и спокойных уголков мира.

— Что скажете, Йошка?

— Видите ли, я хочу… перебежать, — сказал ефрейтор вполголоса.

— Как, теперь?

— Да, этой ночью.

— Не спешите, мой друг. Я не советую вам.

— Чего же мне еще ждать?

— Мы причинили сегодня русским достаточно неприятностей. Ночная атака… Новые позиции… Состояние нервное, вы сами должны понимать. Они слегка напуганы и не ждут перебежчиков. Если вы покажетесь у их проволочных заграждений, вас могут, чего доброго, пристрелить, — не из злобы, а просто из страха.

Виола помолчал немного.

— Что же делать?

— Потерпите немного. — Эрвин сам не знал, почему он говорил так. Но ему было легче и спокойнее, когда рядом с ним был этот маленький, коренастый человек, он чувствовал в нем опору.

Они прошлись по двору. Виола, видимо, колебался.

— Хорошо, — сказал он наконец. — Я останусь. Но только долго ждать не буду. И вы тоже решайтесь. А теперь я пойду туда.

— Куда это? — удивился Эрвин.

— К лейтенанту.

— Что вы хотите делать? — Эрвин вспомнил, что убийц всегда тянет на место преступления.

Но ефрейтор, видимо, уже обдумал все заранее. У стены хлева стояла лопата. Он взял ее.

— Понимаю, — проговорил Эрвин. — А знаете что, пойдемте-ка вместе.

— Не верите? Думаете, перебегу? — В голосе Виолы послышалась печаль.

Эрвину стало неловко.

— Идите, идите, — буркнул он. — Вы, я вижу, отцу родному не верите.

Виола вскинул винтовку на плечо, взял лопату и вышел за ограду. Через несколько мгновений его силуэт скрылся из виду, и звук шагов затих.

Оставшись один, Эрвин некоторое время находился в состоянии полной отрешенности от окружающего мира. Им овладело сладостное спокойствие, какого он уже давно не испытывал. Но постепенно очарование стало исчезать.

«Собственно, где я теперь? Между двух фронтов. На волнорезе двух враждующих стихий. Вправо — русские, враги. Враги ли?.. Влево наши, свои. Лежат в грязных окопах тысячи, сотни тысяч — солдаты, товарищи. И офицеры. Свои ли они?.. Какой хаос!..»

Обрывки мыслей, образов неслись в голове, как гонимые ветром осенние листья.

…Фронт. Армия. Бои. Дисциплина. До сих пор он говорил об этом витиеватыми периодами. «Эта война — кровавая авантюра… Люди, тянущие лямку войны, начинают отрезвляться от дурмана… Победный туман…» Речи. Приказы. Слова команды. И слезы матерей. И письма господина профессора, который хвалит его за равнодушное пренебрежение к чинам, за то, что он «видит насквозь весь механизм войны». Но что конкретного предложил господин профессор? Слова, одни слова. А война идет сама по себе, спотыкаясь, как ослепшая лошадь. Вошь. Холера. Братские могилы. Штыковые атаки. Артиллерийская подготовка. Лейтенант Фрей… Виола. Да, Виола, не профессор, однако он решил для себя вопрос о войне. И Кирст. Он тоже не хочет в пятый раз идти на фронт…