Олег Смирнов - Прощание

— Дядя Игорь, угощайтесь.

— Ты что? — только и нашелся сказать Скворцов.

— Без вас я один съесть не могу. Давайте на пару. Как следовает подрубаем.

— Да пойми: я мужик, обойдусь, ты ребенок. Ты и ешь!

— Пускай ребенок. Да вы же ж мне заместо батьки, товарищ командир! Без вас не притронусь…

Пришлось Скворцову пожевать маленько. Для видимости. Василь засек видимость, обидчиво поджал губы. Скворцов кинул в рот еще кусочек. Ах ты, Вася-Василек! Знал бы ты, что твоему командиру создавать эту видимость стоит усилий: очень уж есть хотелось, до неприличия.

Была у Скворцова бабушка: бывало, наготовит пирожков с мясом, с картошкой, с капустой, с творогом, с повидлом — один вкусней другого! Вот уж пообедал, мама накормила доотвала, и в рот не лезет, а пришла бабушка в гости, притащила кошелочку с гостинцами, и перед их вкусностью не устоять. Бабушка, которую Игорь в детстве называл мамина мама, жила отдельно, самостоятельная, независимая, гордая старушка. С мамой она не ладила: на правах старшей любила поучать, а мама не любила поучений. Но внука, но Игоря бабушка обожала, баловала гостинцами — и не одними пирожками. Не было случая, чтоб, придя в гости, она не принесла внуку шоколадки, пирожного, леденца или кулька с орехами. И когда Игорь с родителями бывал — это случалось реже — в гостях у бабушки в ее каморке на улице Гоголя, бабушка одаривала его теми же гостинцами, они всегда были у нее в запасе. Игорь с радостью навещал бабушку. Не подарки влекли его, не гостинцы, а встреча с бабушкой, и дорога от их жилья, полчаса ходу, была дорогой предвкушения этой встречи.

Игорь был привязан к бабушке, с годами привязанность росла, и росла радость, когда бабушка приходила в гости и когда шел в гости на улицу Гоголя — в любую погоду: под солнцем, дождем и мокрым снегом, по пыли и лужам. Этот путь к бабушке и обратно припоминался Игорю и в Саратове и на Волыни. Он писал бабушке письма — неаккуратно, как и родителям, посылал денежные переводы — столь же аккуратно, как и родителям. Иные подробности, связанные с бабушкой, забылись, иные не потускнели. Прочно в памяти держались слова, которые он слыхал лишь из ее уст. Свою кошку и пуделька она называла собарней, тощего, костистого соседа сухолядным, на что-то обидевшемуся Игорю говорила: «Чего нагугунился?», — ему же, потчуя пирожками: «Полакомись, помуркочи…» Эти и подобные ее слова теперь, с отдаления, представлялись Скворцову вкусными, как сами пирожки, поджаристые и с разной начинкой.

… Василек был любознательный, дотошный. То ему объясни, это расскажи, почему так и почему эдак. Скворцов изнемогал от этих «почему», но терпеливо растолковывал пацану. По преимуществу он знал то, о чем расспрашивал Василек, ибо это были чаще всего вопросы, касающиеся оружия. Как устроен пистолет, винтовка, автомат, пулемет, сколько пуль выпускает и сколько можно убить немцев? И просил дать ему пострелять. Скворцов не давал. Василек не все понимал в устройстве оружия, в правилах стрельбы, но сколько из какого оружия можно убить, понимал хорошо, — и в его охриплом голосе, в блестящих глазах была мстительность. Скворцов думал: какой на дворе жестокий год, будут иные годы, дети будут детьми, но сейчас жестокость, сейчас война, которая ломает детей. Как Василька. Или попросту убивает. Как ребят замполита Белянкина. Тысячи детей ломает война и убивает. Да разве она для них? Для женщин, для стариков? Молодым, здоровущим мужикам — вот кому положено воевать. Василь спрашивал его: почему пришли немцы, кто их звал и почему убивают наших? И почему наши убивают немцев мало? Потому что нету пушек, танков и самолетов? А почему нету? Почему Червона Армия отступила и когда вернется? Если б Скворцов мог ответить на все это! Самому себе не мог: в чем-то сомневался, колебался, а то и вовсе отбрасывал вопрос, признаваясь, что не хватает мужества. Не того, что потребно в бою, а того, с каким заглядываешь правде в глаза. Но где-то, на донышке сознания, возникало: будешь больше думать, самостоятельно, без подсказок думать, и научишься не бояться правды, как бы неприглядна она ни была. Но она всегда необходима, ибо освещает факты, как они есть, и помогает действовать в соответствии с ними, а не вопреки им. Только не пугайся правды, не обходи ее стороной. Наберись мужества — не физического, а духовного, да, да, эти два определения правомерны.

Но бывали у Василька вопросы, на которые Скворцов отвечал охотно, с легкостью, и потом эта легкость на час, на полтора оставалась в душе, естественные для ребенка вопросы и естественные для взрослого ответы. Почему дождь становится снегом, — воздух холодает. Как узнать время по часам, — вот это цифры, вот часовая, а вот минутная стрелка. Как правильно говорить: луна или месяц, — и так и так можно. Откуда берется соль, — ее добывают на соляных копях, в соленых озерах. А почему колеса круглые, — чтоб крутились, если другой формы будут, сломаются.