Филиппов измучился ожиданием. Он все не покидал кабины, боялся пропустить первый бой. Несколько раз на остановках к нему подходил Сатункин, советовал:
— Товарищ гвардии… виноват, капитан, шли бы вы в кузов, отдыхали бы. А тут я подежурю. В случае чего — шумну.
Филиппов упрямился. Ему не верилось, что так ничего и не произойдет. Но время шло. Колонна останавливалась, потом снова продвигалась вперед. Все так же резкие тени от передних машин скользили по обочине дороги.
«Что сейчас делается в медсанбате? — думал Филиппов. — Наверно, уже поступили раненые. Не может быть, чтобы все бригады еще не вели боя. Значит, и в перевязочной и в операционной идет работа».
Он вспомнил перевязочную — большую двухмачтовую палатку, покрытую изнутри белым чехлом. Санитары, сестры, врачи — все в белом. Представил, как вносят раненого и прямо с носилок перекладывают на стол, как санитары ловко и быстро разрезают одежду, как врач осматривает рану… Это все было знакомо и привычно. А тут ничего не известно — сиди вот, жди.
Где-то впереди раздался сильный взрыв. Филиппов вздрогнул от неожиданности и тотчас покосился на шофера: не заметил ли? Годованец торопливо тормозил машину. Колонна резко остановилась. Послышались автоматные очереди.
— Что? Началось?
Годованец не ответил, сделав вид, что занят.
Филиппов так и не успел понять, что случилось, — нужно было принимать раненых танкистов. Позже он узнал, что танки, посланные в разведку, врезались в толпу бегущих немцев. Фашисты, погибая под гусеницами, успели подорвать переднюю машину.
Выскочив из кабины, Филиппов осмотрел раненых и распорядился погрузить их на «санитарку». Он решил сам лично привезти первых раненых в медсанвзвод.
Сдав раненых и приказав командиру медсанвзвода гвардии капитану Рыбину развернуться в деревне Группки, Филиппов заспешил обратно: он обязательно хотел участвовать в первом бою.
«Санитарка» мчалась по разбитой, скверной дороге. Машину трясло, покачивало из стороны в сторону, подкидывала на ухабах. Временами казалось, что она вот-вот опрокинется, полетит вверх колесами. Но нет, «санитарка» только поскрипывала на крутых поворотах своим фанерным кузовом и неслась, все неслась вперед.
Годованец, пригнувшись над баранкой, тихонько насвистывал мотив «Осеннего вальса».
Филиппов держался руками за сиденье и поглядывал по сторонам. Все было ему интересно, полно скрытого смысла. Вот хотя бы эта дорога: всего час-полтора назад по ней драпали немцы, а теперь едет он, Филиппов. И на всех штабных картах уже, наверное, переставили красный флажок дальше, на запад. А радио, конечно, разносит по всему миру радостную весть об успешно начавшемся наступлении Второго Белорусского фронта…
И опять состояние радостного возбуждения овладело Филипповым.
— Быстрее можно? — нетерпеливо спросил он шофера.
Годованец перестал свистеть, насмешливо хмыкнул, но ничего не ответил и скорости не прибавил.
Филиппов не обиделся. Он не мог сегодня обижаться на кого бы то ни было, тем более на солдат, которых он всегда уважал. Ему невольно пришли на память слова Наташи: «Первые дни над тобой, может, смеяться будут, дескать, тыловой, необстрелянный. Так ты, Коля, не обращай внимания…»
«Ах, Наташа, Наташа! Почему тебя нет сейчас со мной? Почему ты не видишь, как мне хорошо, как я счастлив? И пусть они надо мной подсмеиваются — они по-своему правы: я действительно необстрелянный. Но я докажу им, что я не хуже других. Важно, что я на передовой, еду по земле, отвоеванной у немцев, сбылась моя мечта…»
В кузове что-то звякнуло. Филиппов приподнялся, заглянул в окошечко. Сатункин, как ни в чем не бывало, спал на ящике, надвинув на нос ушанку. Опрокинутое ведро, дребезжа, перекатывалось по полу. Из-под топчана, при сильном толчке, выскакивали брезентовые носилки.
Мотор загудел басовито. «Санитарка» взобралась на высокий холм. Слева — темной стеной стоял лес, на опушке маячил неясный силуэт, будто хищный зверь затаился, поджидая добычу.
Через минуту зверь оказался подбитым танком. Вероятно, отсюда к Филиппову поступили раненые танкисты.
— Остановись-ка, дорогуша, — велел Филиппов.
Едва «санитарка» остановилась, скрипнула дверца кузова, и перед Филипповым выросла коренастая фигура ординарца.
— Что прикажете, товарищ гвардии… — Сатункин осекся и проглотил конец фразы.
— Идем посмотрим, — предложил Филиппов.
Танк покосился на бок, уткнувшись пушкой в землю. При свете луны, на фоне блестящего снега, он казался особенно черным.
Читать дальше