Владимир Дягилев - Солдаты без оружия

У Филиппова засосало под ложечкой. Он посмотрел на раненого. Глаза их встретились. Взгляд раненого был полон ожидания, надежды, доверия. Филиппов еще раз оглядел товарищей. Ни в ком из них он не уловил трусости, желания уйти из перевязочной. Анна Ивановна, как всегда, была спокойной и сосредоточенной. Сатункин держал руки на животе и готов был в любую секунду кинуться на помощь. Только Зоя была необычно серьезной и деловитой — волновалась.

— Зоя, палочку с йодом.

Зоя подала палочку. Филиппов обозначил место предполагаемого разреза: провел поперек бедра линию наискосок.

— Новокаин.

Зоя работала четко и быстро. Глаза ее говорили: просите еще что-нибудь, еще, чтобы не стоять на месте, чтобы работать. Филиппов набрал в шприц новокаин, надел иглу.

— Чуть-чуть уколю. Не дергайся.

— Потерплю, доктор.

Наверху снова начался обстрел. Подвал загудел от разрывов. Дрожал потолок. Лампочка раскачивалась над самой головой Филиппова.

— Скальпель.

Филиппов одним решительным и вместе с тем легким движением разрезал кожу. Кровь тоненькими фонтанчиками ударила вверх, на белый халат врача.

Анна Ивановна взяла марлевый тампон, промокнула рану.

Раненый застонал.

— Тихо! Смотри, дернешься — все тут погибнем.

— Не двинусь.

Работали молча. Слышалось потрескивание кровоостанавливающих пинцетов, которыми Анна Ивановна зажимала мелкие артерийки.

Наступил самый опасный момент операции. Движения оператора и ассистента были экономными, расчетливыми, они понимали друг друга без слов. Анна Ивановна металлическими крючками расширила рану, а Филиппов мягким точным движением вынул мину.

— Сатункин, бери.

Сатункин двумя руками взял скользкую от крови мину, отошел к окошечку, повернулся спиной, как бы прикрывая товарищей на всякий случай. Он благополучно разрядил мину, выбросил взрыватель в окошечко, корпус — в тазик. Раздался тупой звук удара. Все невольно вздрогнули. Но черный, овальной формы кусок металла был теперь совершенно безопасен.

Только тут Филиппов почувствовал, как ему жарко — к спине прилипла рубашка, — как он устал и как хочется есть.

— Большая, — сказала Анна Ивановна, обрабатывая рану.

— Ничего, раны победителей заживают быстрее, чем раны побежденных.

— Кто сказал?

— Пирогов.

— Хорошо сказал…

— Мурзин! — позвал Филиппов.

Дверь распахнулась. Возле нее стояла целая толпа: Рыбин, Годованец, Трофимов, Гулиновский, санитары, ходячие раненые.

— Это что за спектакль?! — возмутился Филиппов. — Разве вам делать нечего? Вносите раненых.

А подвал все дрожал от взрывов. Сердито гудели стены.

В штабе ужинали. Свет тускнел: садились аккумуляторы. Лица людей казались нездоровыми, неестественно желтыми, как у больных малярией, движения были вялые, заторможенное. Ели больше по необходимости, словно отбывали повинность.

Бударин, как прежде, сидел за своим рабочим столом. Перед комбригом стоял солдатский котелок, в нем — поджаренная, румяная, лоснящаяся жиром курица. Бударин нехотя, через силу, отламывал куриную лапку, подносил ко рту. Тут рука его останавливалась: он засыпал.

Напротив комбрига, за тем же столом, сидел Филиппов. Пользуясь коротким затишьем, он торопился написать записку Наташе, чтобы с очередным рейсом Хихли передать ее в медсанбат.

«Наташа! Пишу тебе в перерыве между атаками. Пишу, чтобы успокоить тебя. За меня не надо волноваться. Все идет, как на войне, — нисколько не хуже».

Он посмотрел на спящих товарищей, на комбрига. Бударин шумно и глубоко дышал. Во сне у него подергивалась левая щека. Филиппов вдруг ощутил прилив глубокой нежности к этому уставшему, сильному, мужественному человеку и осторожно отгородил папахой лицо Бударина от света.

«…Знала бы ты, какие здесь замечательные люди! Я горжусь, что мне выпала честь быть с ними вместе».

Вошел радист. Растормошил комбрига:

— Товарищ гвардии полковник, вас вызывает генерал.

Бударин медленно поднялся, взял папаху, но спросонья забыл надеть ее и вышел из комнаты вслед за радистом.

«Наташа, у меня к тебе большая просьба, — писал Филиппов, — узнай и сообщи мне подробно о состоянии раненого, фамилии его точно не помню (не то Семенов, не то Сомов), не до того было; в общем, у него обширное ранение мягких тканей правого бедра. Я из него мину извлек. Интересно знать, как дела, очень важно — узнай».

В комнату возвратился Бударин, добрался до своего стола, тяжело опустился на стул. Разговор с генералом взволновал его.