Дао Бу - Родная земля (сборник)

— За что?

— Завтра я должен повести солдат в Шонг Чанг. Через двое суток меня отпустят. И дома я в это время питаться не буду — экономия, а потом они мне еще дадут соли, целую чашку.

Палочки для еды замерли в руке Тизу. Она изменилась в лице.

— И не думай никуда ходить! Макуанг печально ответил:

— Я не хотел идти. А они говорят: «Если не пойдешь — сядешь в тюрьму, жену тоже арестуем, дом сожжем, имущество отберем».

— Ну и пусть арестовывают! — Но тут Тизу поняла, что хватила через край. — Значит, мы должны быть еще и проводниками у этих мерзавцев? Ходить с ними в деревни, ловить коммунистов?

Макуанг покачал головой.

— Все коммунисты и бывшие бойцы Сопротивления, по Женевским соглашениям, давно уехали на Север. Чего же ты боишься? Остался только Фыонг, но и он уже два или три года, как куда-то исчез. — И Макуанг добавил нерешительно: — Я поведу их большой дорогой, лесную тропу не покажу, не бойся.

Тизу нахмурилась.

— А если встретите партизан и начнется перестрелка, вдруг и ты попадешь под огонь? — спросила она и, видя, что Макуанг молчит, добавила: — Может, тебе лучше пока спрятаться в лесу?

Макуанг тяжело вздохнул.

— Если я и спрячусь, то ведь здесь останетесь вы — мать, ты, Any.

Бабушка заворочалась на постели. Оба сразу замолчали, взглянув в ее сторону. Слышала или нет?

Макуанг зашептал:

— Приготовь мне факел, поем и сразу пойду.

— Что ты! Куда же сейчас идти? Пойдешь утром.

— Утром не успею. Они уже начали готовить завтрак для солдат и выходят затемно.

Тизу в испуге схватила мужа за руку.

— Нет, нет, не ходи! Тебя убьют! Пожалей мать, пожалей меня, пожалей Ану!

— Я всех вас жалею. Потому и иду. Я не хочу, чтобы они убили тебя, убили мать, сына. А пойду — они еще соли дадут…

— Ну и бери эту соль! И ешь сам на здоровье! А я не буду. Видно, ты забыл, о чем говорил Хо Ши Мин?! — запротестовала Тизу.

Подождав, пока горящий факел Макуанга скрылся в темноте леса, Тизу вошла в дом.

Мать сидела у огня на кухне. Она слышала все, но не умела так говорить, как Тизу. Она тоже не хотела, чтобы Макуанг шел, но боялась американо-дьемовских властей. И теперь она молила бога, чтобы карательному отряду не удалось никого поймать.

Тизу подсела к матери. Женщины молча смотрели на огонь. Долго сидели не шевелясь. Наконец Тизу сказала:

— Иди спать, мама. Чего волноваться? Как ушел, так и придет, что с ним случится!

— Да не спится мне. А вот ты бы легла, ведь намаялась за день на поле-то.

Из печки с треском вылетела искра и упала на плечо Тизу. Она поспешно стряхнула ее и взяла мать за руку. Мать подняла лицо и встретилась с тревожным взглядом дочери. Старушка поняла, что Тизу о чем-то умалчивает.

— Мама, ты побудь с Ану, а мне надо ненадолго уйти.

Мать удивилась. А дочь продолжала:

— Ты не бойся. Только запрись покрепче.

— Куда это ты собралась ночью? К начальнику волости? И не думай. Смотри, как темно…

Тизу покачала головой:

— Зачем я к нему пойду? Я пойду в Шонг Чанг.

— Ты с ума сошла? В Шонг Чанг?!

Но Тизу уже все обдумала. Она сказала как отрезала:

— Да, я туда пойду. Пойду в Шонг Чанг, прямо сейчас. Нельзя не идти. — И Тизу заплакала. Мать не поняла, отчего она плачет.

— Муж делает глупости, меня не слушает. Как это можно так оставить: перед людьми потом стыдно будет!

— Ну что ж. Хочешь идти — иди, но подожди хоть до утра. Неужели ты пойдешь сейчас, ночью, одна через горы? У тебя сердце железное, что ли? Подумай о ребенке, не жалко его оставлять сиротой?

Тизу покачала головой:

— У меня есть нож, есть факел, и я ничего не боюсь. Мать знала упрямство дочери, но настаивала:

— В чем хоть дело, скажи. Тизу взяла мать за руку:

— Не спрашивай ни о чем, пожалуйста! Пока я не могу сказать. Лучше приготовь мне риса в дорогу, а я пойду займусь факелом. Только побыстрее.

…Тизу подняла на спину небольшую бамбуковую корзину. В ней было несколько чашек риса, немного соли и с десяток початков кукурузы. Сверху Тизу осторожно прикрепила пучок сухого трута. Проснулся Ану и теперь стоял, спрятавшись за бабушку, и удивленно смотрел на происходящее. Никогда он не видел, чтобы мать уходила работать в поле ночью. Он не решался попроситься на руки или заплакать. Кха, стоя на пороге, протягивала факел дочери. На боку у Тизу висел нож.

— Иди, сыночек, спи с бабушкой, а мама пойдет в ноле, принесет себе сладкого тростника, — сказала Тизу, расставаясь с сыном.

Она сделала несколько шагов, мать ее окликнула. Она подала дочери свой старый платок, чтобы повязать голову, и наказала: