Вальтер Флегель - Ничейной земли не бывает

— У каждого человека должно быть чувство ответственности! — Марлис крепко сжала губы. Она хотела ехать дальше, но Лоре нажала на ручной тормоз и задержала велосипед.

Лицо фрау Вернер побледнело, и Марлис показалось, что сестра плохо себя чувствует. Лоре вообще ни с кем не спорила, редко высказывала свое мнение, а если когда и говорила, то не обращала внимания, соглашаются собеседники с ней или нет. Но зато другие всегда прислушивались к тому, что она говорила. Марлис в детские годы особенно остро чувствовала первенство сестры и, как могла, противилась этому. Однако все это осталось в прошлом. Со временем у Марлис появились собственные дети, которые постоянно о чем-то спорили друг с другом.

— Послушай, Лоре, — начала она, — мы не имеем права вести себя по принципу: «Ничего не вижу, ничего не слышу, ничего не говорю», не имеем права пускать все на самотек…

— Дорогая сестра, ты не совсем точно сказала о трех заповедях. Значение их таково: «Не вижу ничего плохого, не слышу ничего плохого, не говорю ничего плохого». — Лора убрала руку с велосипеда, и сестры медленно пошли дальше.

Марлис немного подумала, а затем сказала:

— Не хватает еще четвертой заповеди: не делаю ничего плохого…

— А что же собираетесь предпринять вы?

— Сегодня вечером мы пойдем к Фридерике Шанц.

Услышав это, Лоре Вернер снова остановилась и посмотрела на сестру так, как она это делала в детстве, много лет назад, когда сестры часто делились своими планами и желаниями, советовались друг с другом. И если Лоре смотрела на нее так, как сейчас, то это означало, что идея Марлис никуда не годится. Воспоминание об этом разозлило Марлис.

— Скажи, а почему ты, собственно, защищаешь эту Фридерику? — спросила она.

— Фридерика вовсе не нуждается в моей защите, она в состоянии сама себя защитить, — строго оборвала ее фрау Вернер. — А вы не имеете никакого права врываться в дом только потому, что вас мучают какие-то подозрения. Вы не должны…

— Ты хочешь нас отговорить от этого?

— Я… — Фрау Вернер замолчала и покачала головой: — Нет, делайте, как хотите. Сходите к ней, раз уж вы надумали, по крайней мере, доведете свою миссию до конца.

Марлис села на велосипед и уехала, ни разу не обернувшись. Фрау Вернер неторопливо пошла дальше. У нее мелькнула мысль предупредить Фридерику о визите нежданных гостей, но она тут же подавила в себе это желание, решив, что, вероятно, это и хорошо, если они встретятся. Может быть, побывав у Фридерики, женщины поймут то, чего не понимали до сих пор?..

Около восьми часов вечера за Марлис зашли фрау Кунце и фрау Кристиан. Серьезный тон, каким они совещались, их торопливость и решимость делали их смешными и трогательными. Фрау Вернер не проронила ни слова.

Гудрун Шанц стирала белье, когда в дверь позвонили. Вытерев руки передником, она вышла на веранду. На лестнице, перед дверью, стояла Марлис Ляйхзенринг, а позади нее — еще две женщины.

Пока пришедшие здоровались с фрау Шанц, она ломала голову относительно цели их прихода. Может, она позабыла о каком-нибудь собрании или заседании? Но до сих пор никто ни разу не заходил за ней, прежде чем идти на собрание. Неожиданно женщины замолчали. Фрау Кунце, почтальонша, поднялась на две ступеньки и остановилась рядом с невысокой фрау Ляйхзенринг. Сегодня днем фрау Кунце уже заходила сюда, чтобы вручить письмо для Фридерики, хотя могла просто опустить его в почтовый ящик. Однако она почему-то не пожелала этого сделать. Небрежно держа конверт двумя пальцами, она протянула его фрау Шанц через забор и сказала:

— Вот возьмите письмо для вашей дочери!

Стоило только Гудрун вспомнить эту сцену, как она сразу же поняла, зачем пришли эти женщины, пришли, собственно, не к ней, а к Фридерике.

— Моей дочери нет дома, — сказала фрау Шанц.

Женщины растерянно переглянулись.

— Можно нам подождать ее? — спросила фрау Купце.

Гудрун Шанц замотала головой, правда не очень решительно, но от двери, которую загораживала, не отошла ни на шаг.

Женщины снова переглянулись. Чего они хотели от Фридерики, Гудрун не знала. Но именно фрау Кунце и фрау Кристиан первыми в поселке перестали здороваться с фрау Шанц, а когда она случайно встречала их в магазине или на улице, то слышала, как они нарочито громко нелестно отзывались о Фридерике. Знала Гудрун и то, что эти женщины ничего не придумывали. Фридерика сама время от времени давала им пищу для разговоров. Гудрун было стыдно слушать эти пересуды, и она в душе желала, чтобы дочь поскорее уехала куда-нибудь из поселка. Карл никогда не сердился на нее за это и, если она заводила разговор о дочери, просто отмалчивался. Даже если она рассказывала ему о Фридерике что-нибудь новое, он все равно предпочитал помалкивать. А для Гудрун его молчание было хуже любой ссоры, потому что оно как бы означало: «Мне нечего к этому добавить…»