Сергей Вашенцев - Путь-дорога фронтовая

— Выбрось! Не положено!

Приказ, закон, точка! Стою, игрушечку в руках держу, и до чего же жалко с ней было расставаться! Я все думал, как сынок в ручонках ее будет держать, и заводить, и запускать. Поверите, такая жалость поднялась, хоть плачь. А ротный наш строгий и законник, у! Никому снисхождения не даст. И ничего плохого я о нем сказать не могу, человек, в общем, справедливый, но по натуре кремень. Стою я перед ним и переживаю такую боль за игрушечку, что пересказать нельзя. Ровно у меня что-то самое дорогое отнимают. И порешил я ее раздавить своим солдатским сапогом, чтобы никому не досталась. И только я ее хотел бросить наземь, гляжу, подкатывает машина и вылезает из нее наш генерал, командир дивизии. Назначен он был к нам недавно и, видать, объезжал вверенные ему части. Так это случилось неожиданно, что я со своей игрушечкой прямо застыл на месте, стою ни жив ни мертв, думаю, сейчас меня распекать начнет. Стыд! А он подходит ко мне, глядит на игрушечку, потом на ротного.

— Что у вас тут такое? — спрашивает.

Ротный ему, понятно, докладывает, что чистит вещмешки от ненужных вещей и что вот моя игрушечка тоже является балластом.

Генерал взял игрушечку, повертел в руках и говорит:

— А ну-ка, запусти!

Поверите, у меня сердце отнялось. Думаю, генерал это для шутки говорит, а потом разнос начнется. А он опять:

— Запускай, — говорит, — посмотрим.

Руки у меня дрожат, завожу ключиком. Тут как раз помостик был. Пустил я мотоциклетик, он катится, падает, поднимается, стреляет. В общем, все как следует. А генерал смеется и говорит:

— Ловкая штука! Дай-ка я сам попробую пустить. Сам, знаете ли, завел, пустил, даже на корточки присел. Сидит, глядит и смеется.

— Кому же это ты, — говорит, — купил?

— Сынку, — говорю.

— Велик ли сынок?

— Шестой годик.

— Так, — говорит. — Ладно. Поднимается и обращается к ротному.

— Я вас, — говорит, — прошу, оставьте этому солдату его игрушку.

И, вы знаете, именно так и сказал — прошу, а не приказываю. И понятно почему. Чтобы ротного перед солдатами в неловкое положение не поставить. Такой человек!

Тогда ротный говорит:

— Слушаюсь. Оставляю вам в виде исключения игрушку.

Сказал, как отрезал. Кремень, а не человек. Ну, а о генерале я в ту минуту подумал — человек! И радость во мне такая играет, что не передать, словно родного отца встретил. Генерал спрашивает меня: «Как твоя фамилия?» Я отвечаю: «Митрофанов, товарищ генерал». — «За что медаль получил?» Отвечаю.

— Ладно, — говорит, — товарищ Митрофанов. Будем знакомы. Может, еще с тобой встретимся.

Начал он потом и других солдат по фамилиям спрашивать. Сел на помостик, окружили его все, а он с нами разговаривает. Как воюется, мол, ребята, как себя в чужих странах чувствуете, ну, и там разное такое, про жизнь и про все.

Поговорил так со всеми по-хорошему, а потом поднялся, начальственный вид принял.

— Теперь, — говорит, — послушайте, что я вам скажу. Человек, — говорит, — я здесь новый, с вами вместе не воевал, но думаю, что драться будете хорошо. Я, — говорит, — не признаю и совсем отрицаю трусов и подлецов. Если, — говорит, — кто струсит в бою, то это есть самый последний человек. И такому даже и жить незачем. Я, — говорит, — вам верю, что среди вас трусов не найдется.

Сказал, как огнем все сердца опалил. Попрощался с нами и уехал.

И вы думаете, мы плохо дрались? Спросите про нашу дивизию, что вам скажут. В общем, куда нас ни пошлют, мы все впереди оказываемся. И я вам скажу, в самую что ни на есть трудную минуту у каждого из нас об этом генерале думка была, об его словах. До чего же он сразу расположил к себе солдатские сердца! Каждому из нае казалось, что он где-то здесь, на нас смотрит. Ну и понятно, жмешь вперед, все тебе нипочем. И правду сказать, генерала нашего во время боя нетрудно было встретить: он и там и тут. С таким генералом, думаем, мы и до Берлина вскорости дойдем. Умнейшая голова. В приказе товарища Сталина его фамилию упоминали. И ведь до чего храбер! Придет на наблюдательный пункт, снаряды сыпятся, мины, а ему хоть бы что! Другой раз еще посмеется: «У вас, говорит, тут вроде как на войне!» Ну, а на солдата, знаете, как шутка действует. Солдат шутку любит. Генерал — сам солдат, понимал это. Когда нужно — приказ", когда можно — пошути. Серьезный был генерал. Храбрейший генерал. Понятно, каждый солдат готов его от пули заслонить, когда он на передовой появлялся.

И произошел такой случай, когда и мне довелось ему личную услугу оказать, вернее говоря — от ранения либо от смерти его спасти. Вот тут у меня в боку осколок мины сидит, а предназначалась эта мина ему. Было это так.