Максим Михайлов - Стреляешь в брата — убиваешь себя

— Там какой-то зверь, босс. Может быть, леопард… — шепнул ему на ухо, напряженно дышащий в спину жандарм.

— Раз там леопард, то людей точно быть не может, — рассудительно произнес Серж, щелкая предохранителем винтовки и с облегчением расправляя до этого напряженно согнутые плечи. — Эй, Мвембе, Куно, ко мне! Там, в зарослях, похоже, леопард!

Жандармы весело заулыбались и, расслабленно опустив настороженные стволы, уже не скрываясь, потопали обратно. Какой-то там леопард напугать их не мог, равно как крокодил, тигр и любой другой, потенциально опасный для человека хищник. Здесь боялись только двуногих зверей в изобилии бродивших сейчас по девственным джунглям Катанги.

Остальные жандармы взвода, заняв круговую оборону, дожидались возвращения досмотровой группы. Командир — рыжеволосый жилистый капитан, немец по национальности, выслушав доклад Сержа, махнул им рукой:

— Привал, парни. Раз уж все равно остановились, не мешает и передохнуть. Эй, Бурбон, выставь посты, да назначь нормальных парней, чтобы не заснули. Сержант, разрешаю всем сожрать по одной банке консервов на двоих, и не больше, проследи.

Маленький юркий бельгиец, по какой-то сложной непрямой ассоциации прозванный Бурбоном за королевское имя Людовик, направился к сбившимся кучкой чернокожим жандармам, решительно вклинился в толпу, бесцеремонно расталкивая локтями здоровенных парней и уже вскоре до Сержа донеслись звонкие переливы его голоса, костерившего кого-то на чем свет стоит. Жандармы смущенно опускали головы, по-детски прятали за широкими спинами мускулистые руки и старались оказаться за спиной своих товарищей, чтобы не дай бог не попасться на глаза разгневанному бельгийцу. "Как все-таки силен здесь авторитет белого человека, — невольно подумал Серж, наблюдая эту сцену. — Такой сморчок, как Бурбон, ничуть не сомневаясь в своем праве распоряжаться и отдавать приказы, без труда держит в подчинении этих здоровяков. И ведь дело тут совсем не в лейтенантских нашивках…" Действительно, к чинопочитанию в черной армии Катанги относились весьма прохладно, как впрочем, и к воинской дисциплине в целом. Тот же исполнявший обязанности старшины подразделения чернокожий сержант с подчеркнуто белым именем Джозеф, поддерживал свой авторитет, лишь при помощи бычьей силы и неукротимой ярости, в которую впадал при малейшем неповиновении. Если бы не два этих фактора, его сержантское звание не слишком много бы стоило.

— Эй, Снежок, будешь кофе?

Оклик капитана вывел его из задумчивости. Командир взвода удобно расположился на постеленной на сырую траву подушке из пористой резины, непременной спутнице старого немца во всех походах и призывно махал ему рукой. Рядом чернокожий капрал, почтительно согнувшись, держал в руках дымящийся котелок. "Когда только успели, черти?" — невольно удивился Серж, поспешно кивая капитану в знак согласия, кофе хотелось чертовски, особенно такого, приправленного острыми пряностями и имеющего просто божественный вкус, как умели готовить только местные.

— Подходи, парень, — весело балагурил немец. — Твои земляки в свое время неплохо надрали мне задницу под Сталинградом. Так почему бы мне теперь не выпить с тобой кофе? Ведь может быть, именно твой папаша всадил там пулю в печень моему старшему брату. Препротивнейший, скажу тебе, мальчишка был мой старший брат, каждый день колотил меня, пока я не вступил в гитлерюгенд и не получил там охотничий нож. С тех пор он уже не решался поднять на меня руку. А под Сталинградом, когда было так холодно, что кофе замерзал прямо в котелках, он словил-таки пулю в печень. И умер в крови и в соплях с последней мыслью "все для Германии", так тогда любил рассказывать о погибших доктор Геббельс. Прозит, парень! Na zdorovie, русский!

Затяжным глотком забулькала коньячная фляжка, а когда капитан оторвался, наконец, от серебряного горлышка и встряхнул ее в огромной густо поросшей жестким рыжим волосом лапе, жидкость плеснула уже где-то на самом дне. Немец разочарованно цокнул языком и, подумав немного, ткнул фляжкой в грудь Сержу.

— Выпей, парень!

Серж отрицательно качнул головой и отодвинулся от него, пить спиртное на и без того одуряющей жаре совсем не хотелось.

— Пей, — настаивал немец. — Ты же солдат, а не баба. Добрый глоток шнапса еще никому не повредил.

Серж все-таки взял у него фляжку и с сомнением принюхался к ней. Изнутри разило стопроцентной сивухой, причем сшибающей с ног крепости, наверняка, какое-то самодельное местное пойло. Немец смотрел на него выжидающе и под этим тяжелым взглядом налитых кровью глаз старого алкоголика, он все же сделал из фляжки короткий глоток. Алкоголь обжег ему гортань, свернул узлом горло, желудок сжался, не желая принимать огненную жидкость. Он поперхнулся, зажимая рукой рот. Огромная, как лопата, ладонь капитана с размаху хлопнула его по спине, возвращая возможность дышать.