Олег Селянкин - О друзьях-товарищах

Тут я и увидел Юшкова. Все матросы приводили в порядок свои катера, а он лежал у пулемета и, похоже, не собирался спускаться на палубу. Это удивило, даже рассердило, и я сказал:

— Ишь, разлегся, как на пляже. Товарищи работают, а ты сачкуешь?

— А почему бы и не сачкануть, если есть такая возможность? — как-то невесело отшутился он.

Я отнес Юшкова на санитарный катер, уже зная, что еще в самом начале боя он был ранен в обе ноги, но скрыл это от товарищей и командира катера-тральщика.

Невольно подумалось, что он имел полное право назвать того самоубийцу пустышкой.

Между прочим, у нас было самым обыденным явлением, что раненые, если для этого была хоть малейшая возможность, до конца боя оставались на своих боевых постах. Например, еще во время боя под Здудичами, где у меня была полностью выведена из строя команда катера-тральщика, ни один человек не покинул своего места. А ведь у командира катера-тральщика старшины 1-й статьи Поперовника была перебита нога, а рулевой Абрамов стоял у штурвала с пробитой осколком грудью.

Пополнили мы запасы топлива, приняли боезапас — и снова вперед. Но теперь перед нами стояла ответственная задача: в возможно кратчайший срок в районе Стасевка — Половец переправить на правый берег Березины 48-ю армию, столь необходимую нашему командованию для того, чтобы замкнуть кольцо вокруг Бобруйской группировки врага.

Я был разочарован, когда прибыл в указанное место и увидел там нашу пехоту: ни строя вроде бы, ни подобия военной дисциплины; просто толпа людей, каждый из которых занимался тем, чем ему хотелось. И купались, и белье стирали.

Много солдат было на берегу, но из леса ежеминутно вываливались все новые и новые группы и одиночки. Они приходили, шагая вольно, широко, или приезжали на мотоциклах, велосипедах и толстозадых немецких лошадях.

Но едва раздалась первая команда, эти толпы распались на группы, в которых можно было безошибочно угадать отделения, взводы, роты и даже батальоны.

С 27 по 29 июня — даже обедая и отдыхая поочередно — корабли Днепровской флотилии переправляли их на правый берег Березины. Итог нашей работы — 66 тысяч солдат и офицеров, 1500 орудий и минометов, 500 автомашин и табун лошадей в 7 тысяч голов — вот то, что нам удалось переправить через Березину. Иными словами, благодаря активной помощи Днепровской флотилии на правом берегу неожиданно для немцев появилась 48-я армия.

Именно вот эта переправа наших войск, как мне кажется, и является главной заслугой Днепровской военной флотилии в период Бобруйской операции.

Справиться с этой сложной задачей нам удалось и потому, что солдаты были не просто пассажирами, но и добровольными и очень добросовестными помощниками: делали причальные мостки, грузили на катера технику и даже вплавь самостоятельно переправлялись на тот берег Березины, сложив на наши палубы все нехитрое свое имущество.

Лишь однажды, когда мы начали два катера-тральщика пришвартовывать друг к другу, чтобы перевезти пушки, командир переправляющейся дивизии спросил:

— А не утопите?

Главный старшина Третьяков, оскорбленный этим вопросом до глубины души, только глянул на полковника и отвернулся. Ответил командиру дивизии его же солдат:

— Так они же сталинградцы!

И полковник сразу заулыбался, отошел в сторону.

Лишь глубокой ночью 28 июня мы кончили переправлять 48-ю армию и сразу же, как того требовал боевой приказ, полным ходом пошли к Бобруйску, где в то время еще добивали врага, оказавшегося в кольце советских войск.

Четверо суток мгновением мелькнули с того часа, как началось наше наступление. И все время мне не удавалось вздремнуть хоть сколько-то обстоятельно, поэтому я прилег в матросском кубрике, строжайше наказав будить меня при первой необходимости.

В то время фашистского фронта, как такового, здесь уже не существовало. Но в лесах и болотах еще бродило предостаточно вражеских солдат. Многие из них выходили на дороги, раскисшие после недавних двухнедельных дождей, или на берега реки, чтобы сдаться. Но ведь были и такие, которые все еще мечтали вырваться из нашего кольца. От этих можно было ожидать чего угодно. Поэтому, ложась спать, я приказал будить, если возникнет хоть малейшая угроза.

Проснулся от яркого солнца, лучи которого резвились в кубрике, и прежде всего услышал невероятную тишину. Конечно, немедленно выскочил на верхнюю палубу, огляделся.

Мы — и мои, и Пескова катера — стояли у берега, зачехлив пушки и пулеметы. А берег в полном смысле этого слова кишел пленными. Однако матросы и солдаты расположившейся рядом с нами части словно не замечали их: чинили одежду и обувь, стирали белье, брились, купались и просто зубоскалили. Будто и не было недавних кровопролитных боев, будто и не предвиделось их в ближайшем будущем.