Николай Бадеев - Принимаю бой

И все-таки лодка, прижимаясь ко дну, шла вперед. О ее борта скрежетали минрепы, где-то высоко, у поверхности воды, рвались мины.

Как обнаружили лодку фашисты? После войны в наши руки попали трофейные документы: оказывается, «Щ-408» заметил гидросамолет по масляному следу. Вероятно, от близкого разрыва мины дала течь топливная цистерна, и за кораблем увязался масляный шлейф. Тогда-то я накинулась на нее эта проклятая восьмерка.

Утром 22 мая 1943 года, когда над морем висела туманная дымка, лодка на минуту всплыла, и радист быстро отстукал в штаб флота депешу: «Противник непрерывно бомбит, не дает возможности всплыть для зарядки. Прошу оказать помощь авиацией».

Заметив лодку, фашистские корабли бросились к ней, стреляя из орудий и пулеметов. «Щ-408» легла на дно. Началась бомбежка. Взрывные волны приподнимали и с силой ударяли лодку о камни.

А моряки задыхались, некоторые теряли сознание. Неужели конец? Погибнуть от удушья… Нет, лучше всплыть и дать последний, решительный бой, погибнуть, но нанести врагу урон.

Корабли кружили над лодкой, сбрасывая бомбы. Потом стопорили машины, ожидая ее всплытия. И снова бомбили.

Вдруг к глухим раскатистым взрывам «глубинок» прибавились частые выстрелы орудий, резкие взрывы авиабомб. Наша авиация! Пора…

— К всплытию! — раздался голос Кузьмина. — Комендоры, к бою!

Стрелка глубиномера показала двадцать, десять, пять метров… Кузьмин рывком приподнял крышку люка, в глаза брызнуло солнце, голова закружилась от свежего воздуха.

Гитлеровцы прекратили стрельбу: наконец-то русские сдаются. Сторожевики бросились к лодке, каждый стремился подойти к ней первым — поднять флаг со свастикой.

А на палубу лодки выскочили комендоры. Они молниеносно развернули пушки в сторону ближайшего катера.

— Огонь! — скомандовал Кузьмин.

Раздались выстрелы, и тотчас же море потряс сильный взрыв: снаряд попал в глубинные бомбы, лежавшие на корме сторожевика. Корабль разнесло в щепки.

Фашисты растерялись. Но вот и они открыли огонь.

На лодке было две пушки, у врага — двадцать восемь. И еще четырнадцать пулеметов. Но первый успех окрылил моряков. Даешь, балтийцы!

Заработали дизели, «Щ-408» пошла. На маленьком флагштоке трепетало бело-голубое полотнище.

Вокруг лодки рвались снаряды, падали сраженные комендоры, на их место вставали другие.

Воздух дрожал от гула моторов и выстрелов. Советские самолеты снижались чуть не до палуб вражеских кораблей — и бомбили, бомбили… Два сторожевика запылали.

Лодка, маневрируя, продолжала бой. Комендорам удалось поразить еще один корабль. Накренившись, он быстро погружался.

Но и «Щ-408» получила много прямых попаданий. Рубка и надстройки были искорежены, корпус пробит, внутрь врывалась вода. По палубе прокатывались волны, но комендоры стреляли до тех пор, пока лодка с развевающимся флагом не ушла под воду.

Как стало известно после войны, фашистские гидроакустики двое суток слышали звуки ударов: экипаж «Щ-408» заделывал пробоины, боролся за жизнь корабля.

И все это время лодку бомбили. Гитлеровцы надеялись, что она всплывет, запросит пощады.

Подводники не сдались, они погибли.

«Щ-408» назвали балтийским «Варягом».

— Не узнаете? — улыбнулся капитан-лейтенант, подойдя ко мне. — Валерий, сын Павла Семёновича. Подводник Кузьмин с улицы подводника Кузьмина.

Вот это флаг! Не флаг, а флажище — больше пятидесяти квадратных метров! Бело-голубое полотнище закрывает почти всю стену музейного зала. В годы войны оно развевалось над самым большим кораблем Краснознаменного Балтийского флота — линкором «Октябрьская революция».

А рядом флаг размером в четверть метра. Его носил один из самых маленьких кораблей Балтики — катер-тральщик, или, сокращенно, КТЩ. Он настолько мал, что по водоизмещению тысяча таких составила бы один линкор.

Когда комсомольца старшину Григория Давиденко назначили командиром КТЩ, он приуныл. Мечтал о линкоре, крейсере или миноносце, мечтал о «солидном» корабле, а тут — пожалуйте на скорлупку с экипажем в шесть душ. Даже безымянная скорлупка, лишь номер на борту. А вооружение? Один пулемет.