Слух о подвиге «Аджарии» добрался до Новороссийска раньше, чем само судно. Полковского встретили как героя. На причал, где швартовалась «Аджария», прибыли знакомые капитана, Мезенцев, перебравшийся в Новороссийск со своим управлением, подкатила и штабная машина.
На борту «Аджарии» собралась довольно большая группа торговых и военных моряков. Все теснились в каюте Полковского, горячо и искренне поздравляли его. Он равнодушно выслушивал поздравления и нехотя отвечал на пожатия.
Вид Полковского, равнодушное и бледное лицо с каким-то отсутствующим взглядом, молчаливость и нелюбезность мало-помалу остудили пыл моряков: они неловко переминались с ноги на ногу; кое-кто ушел на палубу поговорить с командой.
— Садитесь, — спохватившись, сказал Полковский, холодно показывая на диван и кресла. Но ему хотелось быть одному, он чуждался людей.
— Андрей Сергеевич, расскажи подробнее, — попросил Мезенцев.
— Не помню, поговорите со штурманом, — ответил Полковский и уставился в иллюминатор, откуда виднелись причал, краны, вокзал. Вспомнив, что ему надо будет сойти на берег, снова ходить по улицам, говорить, здороваться, — он нервно вздернул плечами и резко обернулся к Мезенцеву: — Долго я буду стоять?
Мезенцев, с болью разглядывавший Полковского, поражался, что за две недели человек постарел на несколько лет, сделался совершенно другим, ответил наобум:
— Ты нездоров?
— Чепуха! — махнул рукой Полковский, не придав значения замечанию Мезенцева. Но вдруг он сообразил, что его, чего доброго, могут снять с судна и послать в госпиталь. Лицо его задрожало от отвращения. Он подошел к Мезенцеву и внушительно сказал: — Запомни, я здоров и хочу плавать.
— Что с тобой? Что с тобой? — отмахивался Мезенцев. Щеки его вздрагивали, он недоумевающе улыбался и смотрел на других, точно ища у них защиты. — Кто тебе мешает? Плавай, мы только рады.
Блинов, щурясь, сбоку наблюдал за Полковским и думал, что он безнадежно болен, что его душевная травма неизлечима и что он, наверное, стремится в море для того, чтобы уйти от людей и найти благородную смерть. И, подумав так, он вдруг по-новому оценил подвиг «Аджарии» и, пристально всматриваясь в Полковского, подумал: «Ты, братишка, хотел, должно быть, очутиться там, куда случайно отправил субмарину?» Ему стало жаль Полковского.
Но Блинов решил попытаться спасти его, познакомить со своей сестрой, молодым врачом, неотразимой силой обаяния которой он гордился, и ввести в круг своих друзей.
Когда все разошлись, Блинов подошел к креслу, где сидел Полковский, и положил руку на его плечо:
— Пойдем ко мне, немного разомнемся?
— Нет, я устал, — ответил Полковский, подняв голову.
Блинов увидел морщинистый лоб, спутанные седые волосы, равнодушные глаза и, поняв, что бесполезно просить, добавил:
— Обещайте, что в другой раз.
— Хорошо.
Когда Блинов попрощался и ушел, в каюте стало совсем тихо. Полковский вздохнул, разделся и лег на кровать. Он действительно устал.
Постепенно среди моряков распространился слух, что Полковский ищет смерти, что его храбрость и отвага — это неудачные попытки погибнуть.
Полковский, казалось, делал все возможное, чтоб поддерживать эту репутацию: он брался за самые невероятные операции, лез в наиболее опасные места, искал встречи с врагом, сражался с самолетами, нападающими на него, и один уже сбил. Во время воздушной бомбардировки он выходил на верхний, не защищенный броней, мостик, и оттуда управлял кораблем, не замечая, что его обстреливают из пулеметов, что пули шмыгают мимо. Однажды пуля даже сбила фуражку. Он нагнулся и поднял ее. Мимо пролетела другая пуля и слегка обожгла руку. Полковский надел фуражку и продолжал командовать. Самолеты пикировали, бомбы падали в воду около бортов, но за все плавания ни одна не задела судно.
Команда привыкла к капитану, но по-прежнему не понимала его.
Афанасьев безотчетно полюбил молчаливого Полковского, неизменно стоявшего на мостике у переговорной трубы; он с трепетом ждал той редкой минуты, когда Полковский обращался к нему с каким-нибудь распоряжением или просьбой.
Теперь он уже убежденно защищал капитана, если Борис или старший механик нападали на него или по-своему расценивали его действия.
— С нашим капитаном мы не пропадем, — говорил он, когда приятели собирались в каюте покурить и Борис набивал трубку, беря табак из банки Афанасьева.
— Только под воду пойдем, — саркастически улыбался Борис.
Читать дальше