Диан Дюкре - Забытые

За те несколько часов, что они играют, немощным, хилым, охваченным лихорадкой становится лучше.

Затем пара просит выступить Фрица Брюннера, первую скрипку Венского филармонического оркестра, и тот, подхватывая эстафету, исполняет сонаты Бетховена. Вскоре к нему присоединяется Эннио Тофони, тенор Римского театра. Его глубокий голос заставляет вибрировать барак, который Эльсбет, следуя наставлениям Ганса, украсила декорациями. Если для того, чтобы поставить больных на ноги, нужно окружить их красотой, то что может быть лучше черно-белых афиш, на которых изображены швейцарские горы? А чтобы добавить немного красок, она вешает на стену красный флаг с белым крестом.

– Какая ирония! Опасность, которая кроется в нации, связана с формой и цветом креста, изображенного на флаге: черный – это свастика, то есть смерть; белый – Швейцария, то есть молоко.

Лиза улыбается и в этот момент впервые ощущает наконец, как ребенок, которому, скорее всего, понравилась музыка, шевелится у нее в животе.

– Смотри, Ева, как он вырос! – говорит подруге Лиза.

Ее живот остается таким же плоским, как и раньше, но Лиза улыбается, показывая свой пупок. Она уверена в том, что теперь у нее настоящее материнское лоно. Наконец Лиза полностью осознала, что носит в себе новую жизнь.

– Видите, он уже чувствует красоту! – радуется Эльсбет, приближаясь к женщинам. – Что вы собираетесь делать с ребенком, когда он родится?

Она уже помогла появиться на свет пятерым лагерным малышам, и ей довольно легко удавалось убедить матерей отдать детей кормилицам из соседних деревень. Эльсбет находила семьи, готовые принять у себя детей до тех пор, пока из Швейцарии, куда ее знакомые согласились нелегально перевезти детей, не пришлют поддельные документы. Там малыши окажутся вдали от родителей, но им не будет грозить депортация.

Эльсбет не пытается убедить мать, которую и так раздирают противоречивые чувства, а всего лишь подталкивает ее к правильному решению. В лагере для заключенных ребенка подстерегает тысяча опасностей, избежать которых ему не под силу.

– Лиза, хорошо подумай, прежде чем принять решение. Это очень серьезно. Но знай, что мы готовы тебе помочь.

Еву охватывает сильнейшее беспокойство. Должно быть, где-то поблизости вертится хитрый чертенок, которого забавляет то, что они с Лизой оказались в похожей ситуации. Неужели они обе должны решить эту сложнейшую дилемму: отдать существо, которое носили в чреве, чужим людям или же остаться с ним, рискуя увлечь за собой в ад, что перед ними разверзнется?

– Ева, что мне делать? Я еще не решилась, а уже сожалею об этом!

– Ах, моя милая, я до сих пор жалею о том, что сфальшивила в 1928 году во время сольного концерта в Мюнхене, когда рискнула сыграть самую сложную вещь, которую только можно себе представить, – «Кампанеллу» Листа! Ничего не могу тебе посоветовать. Решать тебе. У тебя есть выбор.

– Но если есть выбор, значит, есть и проблема выбора! Решение принимать все равно не мне: страх подталкивает меня к тому, чтобы отдать малыша, тогда как сердце подсказывает совершенно другое! Я хочу любить его, понимаешь? Любить. Неужели я эгоистка? Тебе так же тяжело было решиться?

– Мне не пришлось делать выбор, его сделали за меня. Поверь, от этого совсем не легче, ведь ты чувствуешь, что тебя лишили возможности ответить на главный в твоей жизни вопрос, единственный вопрос, который действительно имеет значение.

– Разве не ты подарила Гельмуту жизнь?

Ева делает глубокий вдох, затем медленно выдыхает, словно пытаясь таким образом избавиться от нерешенных вопросов.

– Я его родила. По моему мнению, быть матерью – это утешать ребенка, кормить его, воспитывать, любить. А не просто произвести на свет. Это два разных действия, и иногда ситуация складывается таким образом, что совместить их невозможно. Но это совсем не значит, что ты плохая женщина.

– Ты помнишь наш пароль? – спрашивает Лиза.

– Ананас, – отвечает Ева, улыбаясь при виде кусочка курицы, который принесла подругам Эльсбет.

– Когда я произнесу «ананас», мы обе должны одновременно сказать, чего мы хотим. Когда мы возьмемся за руки, у нас действительно появятся силы, чтобы говорить, и ни страх, ни чувство вины не будут влиять на наше решение.

Ева кивает в знак согласия.

– Ананас!

– Мы оставляем его здесь! – хором кричат подруги, взявшись за руки.

– Дамы, теперь у каждой из вас снова будет по одному тюфяку. Освободите место для новых заключенных, они прибудут с минуты на минуту. Все ваши пожитки, включая тюфяк, должны занимать не более шестидесяти сантиметров в ширину.