Диан Дюкре - Забытые

Мужчин, которые разделяют камеру с Эрнесто, разъединяют мрак и бездеятельность. Педро целыми днями сидит на тюфяке, уставившись в пустоту. Он ни с кем не разговаривает, почти ничего не ест, не моется и не причесывается: так и сидит, одетый, в одном положении. Но даже в таких условиях с его лица не сходит добродушное выражение. Мужчину, сидящего рядом с ним, заедают вши, но он, похоже, уже не обращает на них внимания. Он методично бьется о стены, как муха об лампочку, и все повторяет: «Франко продал нас Гитлеру, он всех нас съест» – бредя о том, как они будут съедены. Каждый вечер Эрнесто рисует новые картинки, вкладывая в них остатки своей жизненной силы, уделяя внимание деталям, делая их как можно более выразительными: так он пытается избежать безумия и поддерживать связь со своим еще не родившимся ребенком.

Ева смачивает полотенце в подогретой воде и протирает Лизе лицо, чтобы той было хоть немного легче. Ни одна женщина в бараке, кроме Евы, никогда не рожала, то, что происходит с Лизой, – для них невероятная тайна, о которой они хотят узнать как можно больше. Нет ли у нее ощущения, будто с ней происходит что-то странное? Не больно ли ей? Не шевелится ли малыш? Не чувствует ли она, что стала «настоящей женщиной»? И куда деваются испражнения ребенка? У Лизы нет ответов на эти вопросы. Более того, у нее полно собственных.

– Идем, я отведу тебя в медпункт к мадам Кассер. Наверняка она получила еду из Красного Креста. Ты поешь, и это придаст тебе сил.

– Сначала поговори с ним. Поговори с моим ребенком.

– Но, моя дорогая, у тебя такой плоский живот, что у меня может возникнуть чувство, будто я беседую с твоим пупком! Мы поговорим, когда твой животик округлится.

– Поговори с ним.

Лиза смотрит на подругу, и лицо у нее белее простыни. У Евы не хватает духу ей отказать. Она приближается к животу подруги, но ей в голову ничего не приходит. Когда-то она уже разговаривала с ребенком в утробе, но его у нее отняли. Она бы так хотела стать матерью, но уже не сможет. Лиза же этого совсем не хотела, но это произошло. Судьба ужасным образом заставляет нас преодолевать пропасти, словно протягивая нити между тем, кем мы являемся, и тем, чего мы ожидаем. И мы ходим по этим нитям, словно акробаты, вытянув руки, чтобы удержать равновесие. Побеждают те, кто не смотрит вниз, а направляет шаги к линии горизонта. Ева не может говорить с ребенком Лизы, у нее под ногами огромная пропасть. Но она может спеть для него:

– Ты права, это будет ребенок весны, – улыбается Лиза. – А теперь мне хотелось бы пойти туда. Я знаю, что со мной не случится ничего плохого.

Ливень превратил землю снаружи барака в настоящую клоаку. Лиза и Ева стараются идти по гальке, которой заботливые испанцы посыпали дорожки. Подруги думают, что издалека, наверное, выглядят забавно: две нескладные фигуры, шлепающие по скользкой глине, постоянно спотыкающиеся и падающие то набок, то вперед. Они направляются к тому месту, где раньше находилась сцена: время превратило ее в Голгофу. Женщины медленно продвигаются вперед, увязая по щиколотки в грязи. Им приходится прилагать много усилий для того, чтобы вытаскивать ноги из размокшей глины. Но борьба неравная. Грязь проникает всюду, куда только можно, и ноги у женщин полностью промокли. И вот внезапно перед ними появляется она, словно глиняная скульптура, пытающаяся ожить. Дагмара поднялась посреди ночи и попробовала пробраться к сгоревшему бараку, но стала заложницей мокрой глины. Она боролась, падала на землю, пыталась подняться, но все было тщетно. Вскоре ее руки тоже увязли в глине, которая вместе с союзницей-водой быстро сделала свое дело. Тело Дагмары размякло, и она утонула в грязи прямо посреди блока. Ее бездыханное тело лежало на земле. Ева смотрит на горы, и ей кажется, что они приближаются.