Лев Александров - Две жизни

Девятого мая вечером соберутся свои. Валентина Григорьевна установила железный порядок. Кроме особых случаев, например, возвращение Сергея Ивановича или Ильи из длительной командировки, семья собирается четыре раза в год: дни рождения ее и Сергея, день победы и новогодний вечер. Никакие отговорки не принимаются. Девятого будут все, кроме Ильи: командировка в Японию.

Около восьми вечера, перед тем, как сесть за стол, Сергей позвонил Великанову.

— С праздником, Борис Александрович! Неужели и сегодня один сидишь?

— Взаимно, Сережа. Нет, не один. Лена зашла на пару часов, так что у меня двойной праздник.

— Ну, поцелуй ее за меня. Желаю всяческого. Летом куда- нибудь собираешься?

— Вряд ли. Куда мне ехать?

— Я весь август один на даче буду. Валя в Прибалтику едет, в теннис играть. Пожил бы ты со мной. Места грибные, походим, отдохнем вдвоем.

— Спасибо, подумаю.

За столом разговор был обычный. Выпили за победу, за Сергея Ивановича. Сергей с Андреем пили водку, Валя и Клара коктейли (вермут, джин, тоник, лимон). Нина — шампанское. Обсудили, кто будет после Андропова, ясно — он уже не жилец. Андрей считал, что Горбачев или Романов. Сергей Иванович объяснил: силы еще не определились, посадят пока куклу из стариков, Черненко или Тихонова, но скорее Черненко, — совсем бесцветный. А там — кто кого.

Валентина Григорьевна рассердилась:

— В кои-то веки семья собралась, праздник победы, а вы, мужчины, как бабы, про хозяев сплетничаете. Не все ли вам равно, чьи портреты висеть будут? Ты бы лучше, Сережа, про войну что-нибудь вспомнил. Только не очень страшное.

Клара подхватила:

— Правда, Сергей Иванович, расскажите. Вы ведь в Смерше одно время служили. Я читала в "Новом мире" этот роман о Смерше. "В августе сорок четвертого", не помню автора. Это правда, что он пишет, или выдумывает?

— Вроде правда. Впечатление, во всяком случае, что не врет. Но сам я в таких операциях участия не принимал. И даже о них не слышал. Да и в «Смерше», как ты называешь, не был. Это детское название после сочинили. Впрочем, думаю, что вся эта противошпионская, да и шпионская деятельность ни тогда, ни теперь гроша ломаного не стоила и не стоит. Никому она не нужна и никому не опасна, ни тем, кто шпионит, ни тем, кто шпионов ловит.

Андрей поднял голову.

— Ну, это ты, батя, слишком. А Зорге? А Маневич, который четверть века в Штатах просидел и все нашим сообщал? А Розенберги? Разве они нам с бомбой не помогли? Да и сечас, наверное, у нас хватает американских шпионов.

— Кто тебе сказал, что американцы умнее нас? Они тоже тратят деньги на своих и наших шпионов. И все зря. А что касается Зорге, то перед войной Сталин на его донесения и внимания не обращал. И не только его. В таком шпионаже никогда нельзя отличить информацию от дезинформации. И в конце сорок первого его донесения о Японии никакой роли не играли. В тот момент Москву спасать надо было. Сибирские дивизии и перебросили. Других не было. Никаких важных секретов Розенберги не выдали. С атомной бомбой был один только секрет, — что ее сделать можно. Так этот секрет над Хиросимой рассекретили. Все, что Маневич за четверть века нашим сообщил, можно было, сидя дома, из американских газет узнать. А Смерш, главным образом, не немецких шпионов ловил, а за своими генералами, офицерами и солдатами следил. Я знаю, сам донесения по инстанциям отправлял, когда Смерш еще Смершем не назывался. Но, слава Богу, не долго. Уже с середины сорок второго стал нормальным офицером. Спасибо генерал-лейтенанту Андрею Андреевичу Власову.

Валентина Григорьевна:

— Ни к чему об этом рассказывать. Нашел, чем хвастаться.

— Почему не рассказать? Сосунки эти ведь ничего не знают. Да и старики уже все забыли. Хорошо человек устроен: легко забывает, что неудобно помнить. Я, ребята, власовцем был.

— Что ты мелешь, батя? Ты же войну в штабе у Конева кончил.

— А я власовцем был тогда, когда это звучало, как высшее отличие. Шутка ли? Двадцатая армия, спасительница Москвы. Две сотни километров в декабре сорок первого прошла на северо-запад от канала Москва-Волга почти до Ржева клином между танковыми армиями Гудериана и Гота, не позволив сомкнуть кольцо вокруг Москвы. Власов, любимый генерал Жукова, а тому угодить не легко было. Мне случай помог: в начале сорок второго, уже после того, как нас остановили, меня отозвали в спецшколу НКГБ, теперь бы сказали: "курсы повышения квалификции", и я не попал с остальными власовцами во вторую ударную армию, а с нею в плен к немцам у Ильмень-озера.