Василий Ванюшин - Штурм

— Вышедшие из строя танки в штурмовых отрядах будут заменяться не за счет нашего резерва, а самоходками отдельного армейского полка. У нас нет резервного батальона. Запомните это! Есть группа танков прорыва, она усиливается тяжелыми артсамоходами. Группа прорыва! — воскликнул он грозно и с душевным ликованием. — Потребуется — сам поведу. Быстро подготовить радиограмму: «Принято к исполнению». И сейчас же мне точные сведения: сколько бронеединиц в группе прорыва, расчет обеспечения, когда будут собраны все тяжелые машины, где, — генерал подошел к карте и указал: — Вот здесь.

Штабисты лихорадочно взялись за работу. Радистка с листком бумаги ушла и скоро, вернувшись, доложила, что радиограмма передана.

Гарзавин выслушал ее и сказал:

— Едем!

Он был доволен. Его идея создать группу танков прорыва одобрена. Такая группа будет, будет!

В темноте беззвездной ночи, выбирая в лесу глухие места, три немца медленно шли к дороге Пиллау—Кенигсберг. Обер-лейтенант, унтер-офицер, третий в офицерской шинели, безрукий, с пустым рукавом, — они не разговаривали друг с другом, часто останавливались и прислушивались. Доносился шум моторов, непрерывный шелест — по асфальту катились автомашины и пушки с резиновыми покрышками колес, часто и вразнобой шлепали сапоги.

Три немца увидели просеку, они перешли железную дорогу. Дальше было шоссе. Там двигались войска, по интервалам различались подразделения. Путники очистили сапоги от полевой грязи и листьев. Тот, что был без руки, произнес тихо:

— Листья родины…

— Сентиментальность, — сказал обер-лейтенант, старший группы. — Я не пруссак.

Безрукий отбросил горсть увядших прошлогодних листьев.

Они выбрали, побольше интервал между подразделениями и неторопливо пошли в сторону Кенигсберга. Их нагоняла следующая колонна. Впереди — два офицера. Они приближались Гауптман и лейтенант. Взгляды выжидательные, настороженные.

— Как собаки с двух соседних улиц, — прошептал обер-лейтенант. — Сошлись, не кидаются друг на друга, ждут, которая начнет первой, поводят носами. Затем — драка или встреча кончится знакомством и миром.

Он первый небрежно приветствовал офицеров, те ответили с той же фронтовой небрежностью.

Все пошли вместе, перед колонной. Обер-лейтенант счел нужным объяснить, что их полк прибудет из Курляндии в Пиллау завтра, они, двое, посланы вперед квартирьерами, унтер-офицер от службы снабжения. Третий товарищ — попутчик, недавно из госпиталя и хочет проведать родных в Кенигсберге.

Это сообщение ничуть не заинтересовало офицеров, возглавлявших колонну. Гауптман, не брившийся дня три, все поглядывал на унтер-офицера, у которого на одном боку висела объемистая фляжка, на другом — термос в чехле, видимо, с кофе. Простуженным или пропитым голосом он заговорил:

— Говорят, в Кенигсберге можно пожить неплохо.

— На что вы намекаете, господин Гауптман? — спросил обер-лейтенант, и гауптман не стал скрывать.

— Приходилось слышать, — прохрипел он, — что в Кенигсберге шнапс в ходу, как деньги. И есть приличный бордель для офицеров.

— Насчет борделя ничего не скажу — я брезглив и опасаюсь. Но если шнапс так всемогущ, то мы поживем. Наш унтер-офицер уверяет, что в интендантских складах есть у него знакомый по старой службе.

Небритый завистливо вздохнул и опять посмотрел на фляжку.

— Позвольте спросить, господин обер-лейтенант, что у вашего унтер-офицера во фляжке?

— В данном случае не шнапс.

— А что же?

— Отличный французкий коньяк.

— Да! — глухо воскликнул гауптман. — А нельзя ли оценить его качество? К тому же — скверная погода.

— Можно. Ради встречи и знакомства.

Они свернули с шоссе, пропуская мимо себя солдат. Обер-лейтенант вынул из кармана раздвижной металлический стаканчик, и у каждого имелась такая походная, очень удобная посудинка. Унтер-офицер отвинтил колпачок у фляжки, налил. Все назвали свои фамилии.

— Превосходно! — прохрипел гауптман Хён.

— Коньяк что надо, — сказал обер-лейтенант Майсель. — Унтер-офицер Штейнер, выжимайте до капли. Надо выпить за лейтенанта Бухольца — он оставил руку в госпитале и простился с военной службой.

Прикончили коньяк и пошли дальше. Разговор оживился. У гауптмана пропала хрипота, но голос дребезжал.

— Есть и у меня в Кенигсберге знакомый, служит в штабе корпуса. Переписывались, да что толку! Он держится за теплое местечко, дрожит, и ничего я не жду от него. Штабные офицеры смотрят на нас свысока, мы окопные псы.