Аскольд Шейкин - Опрокинутый рейд

— Вы в состоянии ехать верхом?

Шорохов открыл глаза. Толчком возникла головная боль. Он застонал.

— Верхом! Верхом вы можете ехать?

Спрашивал Мануков. Это Шорохов понял. Как и то, что наступил день и что сам он лежит, завернувшись в солдатские одеяла.

— До вас дошел мой вопрос? Вы сумеете сидеть на лошади? Ехать на ней?

— Куда?

— В Рождественскую Хаву. Отсюда тридцать пять или сорок верст. Там штаб корпуса.

— И что это даст?

— Но вы хотите попасть домой? — Да.

— Другой возможности нет.

Шорохов попытался подняться. Голова закружилась. Вступил в разговор Михаил Михайлович:

— Роднулечка! Что с вами, милейший? Не первый день. Больны? Очень больны? Прискорбно. Но берите себя в руки. Иначе вы нас обезоруживаете. Оставить вас у большевиков? Ваша фирма такого удара не выдержит.

С трудом повернув голову, Шорохов огляделся: Мануков и Михаил Михайлович стоят совсем рядом с ним. Давно, наверно, ждут его пробуждения. Сто раз между собой обсудили, как поступить, если он по-настоящему заболел. Ну и как же?

— И там нам помогут?

— Что за вздор! Конечно. — Кто сказал?

— Про что?

— Что штаб сейчас в этом селе?

— Какая вам разница!

Опять вмешался Михаил Михайлович:

— Зачем скрывать! Попечение о нас поручено весьма ответственным господам. От них эти сведения. Заботятся. Впрочем, и нам ваша судьба не безразлична.

«Если красные меня захватят, то боитесь, что выдам, — подумал Шорохов. — Вот и вся ваша забота. Не спасут никакие мандаты. Вообще ничего не спасет».

— Что вы сказали? — Мануков оглянулся на Михаила Михайловича.

— Увы, но милый наш компаньон выказывает намеренье торговать не только скобяными товарами, — уныло подтвердил тот. — «Не в шумной беседе друзья познаются…» Любовь к сентенциям — моя слабость. Прошу извинить. Но и можно понять: чем еще ему крепить наши взаимные узы?

Шорохова облило холодным потом: того не замечая, он думает вслух? Только сейчас? Или давно уже? С того времени, как заболел? Но на эту пору попадает и приход связного. Нельзя! В голове должно быть одно: «Я — Шорохов. Торговля „Богачев и компания“. Шорохов! Шорохов!»

Мануков и Михаил Михайлович пристально смотрели на него.

Нет. В этот раз он ничего не сказал.

Однако он и в самом деле совладелец этого торгового дома. Что без него Евграф? До нитки все пропьет, пустит по ветру!

— Ничего-ничего, — Михаил Михайлович покровительственно кивал. — Не падайте духом, роднулечка. Не бросим. Прикованы цепью. Цепочечкой, если угодно. И в песне поется: «Только смерть разлучит нас».

Кузьма Фадеевич возник рядом с ними.

— Как это — бросим? Кого? — строго спросил он. — Вы что, господа? Приказано, чтобы ни единый волосок… Всех троих… И чего ради верхом? В одноколку посадим, полотенцем подвяжем. Как у Христа за пазухой будете. Я Константина Константиновича после ранения под Козловом сопровождал. А ранение-то было туда как раз, на чем сидеть надо. Довез за милую душу, ге-ге-ге…

Да, в одноколку его усадили, холщовым полотнищем притянули к спинке сиденья. Кучер-казак рванул вожжи.

По мере того как удалялись от города, звуки снарядных разрывов стихали. Наконец и вовсе не стали слышны. Пылили полями, потом углубились в лес. Вброд преодолели реку. Долго ехали заболоченным лугом. Чавкала под копытами грязь. Снова потянулась лесная дорога, настолько узкая, что ступицы колес обдирали с деревьев кору.

Села обходили стороной. Казак, который сидел рядом с Шороховым и правил лошадью, безостановочно сыпал бранью.

Опять пересекали луговины, перелески, но теперь часто останавливались, высылали вперед разведку. Бывало, что после ее возвращения круто сворачивали. Ночевали в лесной избушке. Ни Мануков, ни Михаил Михайлович Шорохова словно не замечали. И не смотрели в тот угол, где он лежал на каких-то старых овчинах. У Манукова, правда, однажды вырвалось:

— Да позвольте! В любой из цивилизованных стран больной от здоровых должен быть изолирован!

— А мне приказано оберегать одинаково, — отрезал Кузьма Фадеевич и забушевал, как после того случая с табуреткой:- Я вас всех троих тогда к бисовой матери! Кто вы мне? Какое такое лихо вас на мою голову навязало? 3-зарублю! По колено в землю войду — з-за-рублю!..

Следующий день тоже ехали.

Неожиданно из-за леса налетел аэроплан с красными звездами на крыльях. Пули зашлепали по дорожной пыли. Упала и забилась под одним из казаков лошадь, седок тоже был ранен. Остальные пустились вскачь, куда кого понесло.