Аскольд Шейкин - Опрокинутый рейд

— Как? — Мамонтов возмущенно вырвал листок из руки Павлуши. — Еще одно радио? Опять? Кто вас просил? Идите!

«Что там?»- думал он, вглядываясь в столбцы цифр.

Он не сомневался: в его руке — распоряжение сдать корпус. За столь прямое неподчинение меньшего не полагалось. Но кому принимать командование? Калиновскому? Бумажная душа. Казаки не про него. Попову? Щепка в проруби. Завалил наступление на Раненбург. Уж если сам он ничего не может поделать с полками, то Попова они вообще не поставят и в грош. Кучеров? Заурядная бездарь.

Всего лучше порвать этот листок, не читая. Могло быть, что он его не получил? А как только им займутся шифровальщики, тайну не сохранить. Все было глупостью. Следовало фазу поставить этого хорунжего к стенке, и — никаких ответов ни на какие радио, будь их хоть тысяча.

— Идите, — повторил он, потому что хорунжий в первый раз как будто не расслышал его приказа и продолжал стоять посреди кабинета. — И знайте: ваша ненужная смелость дорого обойдется корпусу. Вы его погубили. С этим клеймом так и живите до конца своих дней. Мне жаль вашу молодость, я вас помилую. Но за гораздо меньшее расстреливают.

Павлуша вышел.

Мамонтов приказал адъютанту, чтобы шифровальщик вместе со всеми своими таблицами явился в его кабинет, и, когда тот отправился выполнять распоряжение, вспомнил, что не задал хорунжему один вопрос.

Он выглянул в коридор. Хорунжего там не было, но у входа стоял и курил Родионов.

— Игнатий Михайлович, — попросил он. — Не в службу, а в дружбу. Догоните хорунжего, который отсюда только что вышел. Назад не приводите, спросите лишь, выполнил ли он мое распоряжение. Он должен был при отходе уничтожить в Воронеже радио.

Родионов взглянул на часы:

— Какая разница? Все равно изменить ничего нельзя. И последние наши части ушли из города.

— Повторяю: уничтожил ли? И что с техником, который работал по его указаниям? Я хочу это знать.

Родионов вышел, но вернулся лишь минут через десять. Мамонтов встретил его нетерпеливым взглядом.

— У крыльца шарахнул в себя из нагана, — Родионов брезгливо морщился. — Пока добился, чтобы убрали, глотку сорвал.

— Да-а, — протянул Мамонтов. — Досадно. И подумал: «Зря я не порвал это радио».

Радиограмма была, впрочем, совсем безобидная:

«В ближайшие дни будет выслан аэроплан за полковником Калиновским для его немедленного отбытия в ставку точка Деникин».

Мамонтов рассмеялся. Так просто! Боже мой! И столько переживаний!

Он обрел какое-то буйно-веселое настроение. Будто с него снята ответственность не только за то, что уже было, но и за все, что ему еще предстоит.

В таком настроении Мамонтов пришел в комнату, где Калиновский укладывал в чемодан свои штабные бумаги, предварительно очень внимательно вглядываясь в каждую из них.

Прочитав радиограмму из ставки, он прищелкнул сухими пальцами и как-то загадочно взглянул на командира корпуса.

Но что теперь были для Мамонтова какие-либо загадочные взгляды! Буйно-веселое, беззаботное настроение по-прежнему владело им.

— Константин Константинович, — сказал Калиновский, — последнее время я часто думаю вот о чем. Почему еще в Тамбове вам было не объявить себя сразу и главой гражданской администрации? Тогда бы все сосредоточилось в ваших руках и, пожалуй, многое сложилось бы иначе.

Мамонтов утвердительно качнул головой:

— Фактически так и было.

— Да, но для российского обывателя формальная сторона всегда чрезвычайно важна. Он буквалист.

— Мне бы такого шага не простили. — Кто?

— В первую очередь штаб Донской армии. Зависть. Но главное-Антон Иванович. Это ведь, в общем-то, самое оберегаемое им право — назначать губернаторов. Назначает — и чувствует себя реальной властью. А тут без спроса какой-то казак с Дона вламывается в губернский город и сразу все бразды правления себе в руки… Я думал об этом.

— И не решились.

— Другое. Посчитал, что есть иной путь. — Козлов?

— Конечно. Но там все испортила неумелость. Не моя! Тех, на кого потом город остался.

— Но почему в Ельце было сделано по-другому?

— Как — по-другому? В Ельце я учредил то же самое, что в Козлове. Иная вывеска. Идеалы мои были прежними… Воронеж? Но тут погубили эти, — Мамонтов мотнул седоватой своей головой в сторону окна, глядящего на площадь перед домом. — Те, что кричали «ура!».

— Было ужасно, — согласился Калиновский. Мамонтов с улыбкой продолжал:

— Не знаю, когда состоится ваш отлет, но хочу спросить: мы расстаемся друзьями?