Аскольд Шейкин - Северная баллада

Я стою на седловине горной гряды. У ног моих жесткая редкая трава, лишайники, мох. Сквозь них угловато выпирают камни. Сентябрь! Вершины слева и справа от меня белы от снега, равнинный простор далеко внизу залит золотом пожелтевшей лиственничной тайги. Там, где равнина примыкает к горам, синеет озеро. Вокруг него россыпь многоэтажных домов — мой родной город.

Старожилы нашего края говорят: «На Север трудно решиться приехать. Еще труднее потом с ним расстаться. Всей душой прикипаешь к скалам, прозрачному небу, студеному воздуху». Но я-то здесь и родился.

За седловиной ущелье. Оно такое глубокое, что оттуда, где я стою, нельзя разглядеть ни проложенных по его дну железнодорожных рельсов, ни портала тоннеля, в который они уходят. Видны только серые языки каменистых осыпей, устилающих верхнюю часть противоположного склона.

Это как чудо. В сотнях метров подо мною, в сердцевине хребта, пробиты штольни. Там грохочут взрывы, машины стальными челюстями захватывают руду, а здесь вековечная тишина, беловато-зеленые нежные, как пена, ягельники, глинистые овалы пятнистой тундры.

Один из этих овалов — он шагах в трех от меня — пересекает звериная тропа. Следы на ней очень четкие. Лисьи, заячьи. Отпечаток оленьего копыта. По нему прочерчены борозды: большой, тяжелый зверь волочил когтистую лапу. Это прошел бурый медведь, я знаю.

Куда большее чудо, чем штольни и рельсовый путь по ущелью, — то, что от самой окраины города начинается территория заповедника и все здесь поэтому должно оставаться нетронутым — растения, камни, норы, гнездовья птиц.

«Но все же почему? Почему?» — в десятый раз спрашиваю я сегодня себя.

Полгода назад я стал чемпионом зимних Олимпийских игр по биатлону. Проходили они в одном из альпийских городов. С утра до ночи не утихала там нарядная, радостная толпа. Церемонии, шествия, маскарады безостановочно сменяли друг друга. Я ничего этого не заметил. Все мои дни строились одинаково: с утра — тренировочные упражнения, потом беседы с тренерами, психологом команды; опять упражнения. С половины десятого вечера — сон. Изредка, как яркая вспышка, — часы соревнований.

То, что мне удалось быстрее всех пробежать 20 километров, самого меня нисколько не удивило: я жил в таком городе, куда съезжались соревноваться в скоростном беге чемпионы страны. Было с кого брать пример. Но биатлон — особый вид спорта. Надо быстро пройти по трассе. Будут спуски, подъемы, подбрасывающие в воздух бугры. Скорее, скорее! Бесценна каждая доля секунды.

Но за спиной биатлониста винтовка. Пройдена первая четверть пути — и ты оказываешься на огневом рубеже. Надо повалиться в снег, одну за другой поразить мишени. К тому времени, которое будет тобою затрачено на весь путь и стрельбу, каждый промах прибавит по 2 минуты. Всего несколько пуль, отправленных «в молоко», — и, даже если ты лучший в мире лыжник-бегун, уже незачем продолжать борьбу. Развеются надежды тренеров, собственные мечты. Однако ты еще член сборной команды страны. На твоей куртке Государственный герб, и провожали тебя, как героя.

Эти два вида спорта, стрельба и лыжная гонка, не просто различны. Они взаимно исключают друг друга. Противоречат. Требуют от спортсмена, от его сердца, нервов, ума совершенно противоположного: то беззаветно выкладываться в ритмичной работе всех мускулов, то сосредоточенно затихать, сжимая в руках винтовку.

Второй этап гонки. Из-под палок, из-под лыж брызгами вылетает снег. Бешено колотится сердце. Рот раскрыт, зубы хватают воздух. Все тот же приказ себе: «Скорее! Скорее!» Но снова огневой рубеж. А как трудно остановиться! Ведь только-только ты мчался во всю свою силу. Пульс — двести ударов в минуту.

Однако нужно спокойно вложить в винтовку патрон, плотно, но без малейшего излишнего усилия обхватить рукой шейку приклада, сделать два-три глубоких вздоха, наконец, еще раз вздохнуть уже только наполовину, замереть и в промежутке между двумя ударами сердца, уловив тот счастливый миг, когда колебания диоптрического прицела будут самыми меньшими, нажать на спусковой крючок. Десять выстрелов, десять перезаряжений винтовки, десять мгновений полной внутренней тишины и — снова гонка!