Станислав Мыслиньский - Над Припятью

— Слава богу! Удалось, — шепнул он и вспомнил о раненом. — Пан поручник! Все кончилось, мы на берегу… — Оборвав радостный шепот, он вскочил на колени и тронул лежащего, раз, другой. — Поручник Заремба! Что с вами? — Лешек ошеломленно смотрел на вытянувшуюся неподвижно фигуру. — Не может быть! Как же так? Сейчас? — Шепот вырывался из гортани. Ракета упала на берег, и в ее белом свете он увидел остекленевшие, широко открытые глаза лежащего.

Он все понял. Упав навзничь, он не замечал исчезающих звезд, не ощущал холода, который лениво вползал под остатки мокрой одежды. Чувствовал, как что-то теплое течет по его щекам, задерживается на кончиках губ, раздражает соленым вкусом. А в груди — тяжесть, словно там лежит огромная каменная глыба.

— Проклятые стервы… И такого человека… Чтоб вас, чтоб… — шептал он, не умея найти подходящих ругательств. Рука его по-прежнему лежала на груди поручника, словно ожидая, что его сердце внезапно дрогнет, оживет… — Прости, — шептал он дрожащими, потрескавшимися от жара губами. — Моя вина… Надо было вчера утром… несмотря ни на что. Я ошибся. Возможно, вчера утром…

…Вчера утром партизаны Гарды и Иванова входили в воду Припяти, когда их шпиговали пулями, секли осколками. Отчаявшись, они знали только одно: на этом берегу их ждет неминуемая смерть, другой берег принесет спасение.

Подхорунжий Лешек тоже это понял, однако… Он видел, как рукав поручника Зарембы все больше пропитывается кровью. Тот не обращал на это внимания.

— В воду! — кричал он. — Прыгай, Лешек… Я за тобой… Позже…

— Вы ведь ранены, поручник!

— Не рассуждать! В воду! Приказываю!

Несколько партизан, пришедших с ними сюда, бросились в поток реки, размахивая руками и ногами. Напрасно! Многих вода словно всасывала…

— В реку! — бормотал Заремба. Он еле держался на ногах, левой рукой придерживая раненое бедро.

Подхорунжий схватил его под руку и почти насильно подтянул к близлежащим кустам, где разорвал окровавленный рукав мундира и остатки рубахи и умело сделал перевязку.

— Кость, пожалуй, не затронута… Рана, по-моему, скорее поверхностная.

— Потом убедимся. Сейчас на другой берег.

— Ничего не выйдет, пан поручник! Река глубокая, течение быстрое… С этой рекой не справишься… Вы видели, как тех унесла вода?

По приказу капитана Гарды привели партизан, почти или совсем не умеющих плавать. Казалось, река здесь была спокойнее, водовороты меньше. Увы, Припять всюду была грозной.

— Мы останемся! Утонуть всегда успеем. Подождем до ночи. Может, удастся…

— Уходи, парень! Я сам справлюсь… — Поручник говорил с трудом. — Ты хорошо плаваешь. Я ночью…

Отголоски взрывов снарядов советской артиллерии перекатывались теперь над позициями гитлеровцев, гремели среди окопов и блиндажей.

Подхорунжий заколебался, он знал, что сам может рискнуть перебраться на тот берег. Советская артиллерия пригвоздила гитлеровцев к земле. Но колебался он только какое-то мгновение. Взглянув на офицера, он принял окончательное решение. Понял, что Заремба выбивается из последних сил, а форсирование реки требует большого напряжения.

— Останемся до ночи. Это единственный шанс!

— Почти никакого шанса, Лешек! — прошептал в ответ Заремба.

В глубине гитлеровских укреплений раздался свист. Немцы не остались в долгу. Начался артиллерийский поединок.

Кусты между раскисших прибрежных болот были неплохим укрытием. От гитлеровских окопов их отделял луг, хорошо просматриваемый с советской стороны. Напрашивался вопрос: возможно, немцы не будут прочесывать эти заросли? Ну, по крайней мере, в дневное время… Решили остаться здесь. Искать лучшее место было теперь рискованно, они могли себя обнаружить. Снайперы как с этой, так и с той стороны наверняка стояли на страже.

Солнце поднялось высоко над горизонтом. Артиллерийская перестрелка прекратилась, изредка трещали автоматы. Воцарилась относительная фронтовая тишина, только раздавались стоны на лугу. Вскоре и они стихли. Гитлеровцы забросали гранатами раненых польских и советских партизан… Очевидно, пожалели санитаров, у которых хватало дел и со своими ранеными…

— Усните, пан поручник. Я не буду спать. Надо отдохнуть, — шептал подхорунжий.

— Ну, конечно… Столько ночей без сна, со времени прорыва из шацких лесов. Но они будут рыскать…

— Живыми не возьмут. У нас есть оружие и боеприпасы.

Но Заремба продолжал шепотом:

— Я всегда опасался, чтобы какая-нибудь шальная пуля не лишила меня жизни во время сна, когда будет сниться, что уже кончилась война… Жена готовит обед, пахнет гороховым супом с корейкой… Внучек возится у меня на коленях…