Павел Кодочигов - Здравствуй, Марта!

— Спасибо, а то опять застукают.

— Тогда с собой возьми. Мама, собери мешок. А обмундирование зачем забираешь?

— Не у вас же его оставлять! Найдут — пропадете. Да и мне оно еще пригодится.

— Верно. Не подумала я...

— Пошел я. Еще раз спасибо за все. До свидания, Марта! Тетя Миля, до свидания! Всего хорошего, бабушка! Жив останусь, найду вас. Такие костюмы сошью — портной я...

— Жив бы только остался. Ни пуха, ни пера тебе.

— К черту! К черту, Марта!

Скрипнула дверь. Надо будет смазать петли — как визжат они! Прокрались за окном шаги. Тявкнула в деревне собака. Разлается еще на беду! Слава богу, успокоилась.

Борька снова засопел. Хорошо ему — ничего-то он не понимает. А с Николаем так ни о чем и не поговорили. Не спросили даже, куда он сейчас. Через линию фронта не перейти — река, озеро. Одна ему дорога — к партизанам.

— Мама, ты дала ему спичек?

— А как же.

— А соли положила?

Как все быстро и неожиданно получилось. Да и был ли Николай? Может, приснилось все это? Нет, не приснилось — кисет вот забыл. Махоркой пахнет — даже закурить хочется.

— Как думаешь, мама, доберется он до леса?

— Должен, парень не промах.

— Хоть бы все у него обошлось! Хоть бы добрался до своих! А ты знаешь, мама, у меня такое настроение, что петь хочется, а спать нисколько... Мама, давай поговорим?

— О чем, Марта?

— Давай о том, как мы до войны жили. Вспомним, что мы делали в эти дни год назад. У нас уже вовсю шли занятия в институте, денег у меня не было ни копейки... хорошо было! И еще знаешь, что я сейчас вспомнила? Как первый раз пошла в школу. Боялась почему-то ужасно. Прямо тряслась вся. Учительница меня что-то спрашивает, а у меня голоса нет, пропал. Давлю из себя слова, а они не получаются. А ведь десять лет мне уже было...

— Десять. Раньше-то я не могла тебя отдать: с маленькими водиться надо было, да и по хозяйству помогать. И то сказать обошлось — ты же у меня за год два класса закончила...

— Мама, а ты сколько училась?

— Я? Я нисколько. Я пастушкой была.

— Пастушкой? Я тоже пастушкой была. Помню, как коров пасла, хорошо помню. Это еще до школы было, а потом в каникулы...

— Да, только потом у нас по-разному пошло: я читать и писать возле коров научилась, а ты школу закончила, в институт поступила, не война бы... Четырнадцать лет тебе всего было, а ты уже в Москве побывала, на курсы пионервожатых, что ли, тебя приглашали...

— Не четырнадцать, а пятнадцать.

— Ну, может, и пятнадцать. А вернулась, так прямо светилась вся. Еле в себя пришла после Москвы и песню все пела. Помнишь?

— Помню:

— Эту, да?

— Ее. Ты всегда хорошо пела...

Больше они не ложились в эту ночь, тихо проговорили у окна, пока не взошло солнце.

А как поступить иначе?

От Николаевки до Борков, многолюдной деревни, оседлавшей шоссе Новгород — Шимск, идти-то всего километров пятнадцать. Но пока дошла Марта, ее три раза останавливали и проверяли документы. Без специального пропуска можно было и из дому не выходить. А идти надо было: чтобы посмотреть, как и что на дороге, в каких деревнях по пути стоят фашисты, а где их нет, узнать, сколько времени уходит, пока идешь от одной деревни до другой, и вообще днем ко всему как следует приглядеться, чтобы потом, ночью, не плутать.

В Борках Марта сразу же направилась к свекру — Медонову Николаю Федоровичу — и, едва успев поздороваться с ним, передать домашние гостинцы, которые послала с ней мать, сразу же уложила его в постель:

— Вам нездоровится. Придется полежать несколько дней, и об этом должны узнать как можно больше людей — это может когда-нибудь пригодиться. — Отвечая на его молчаливый вопрос, усмехнулась: — Наврала коменданту, что вы очень больны, чтобы получить пропуск. А мне надо посоветоваться с вами... месяц назад к нам пришли люди с обмороженными ногами. Командиры — политрук и комиссар. Сейчас они поправились, и их нужно переправить на ту сторону.

Николай Федорович приподнялся на локте.

— Они жили у вас месяц?!

— Да, в ямке под полом.

— У вас что, нет немцев?

— Постояннно нет, но иногда наезжают. Ночевали несколько раз и у нас, но пока обошлось. Нет ли у вас чего перекусить? Есть хочу — ужас. Вы лежите, я сама.

На крыльце кто-то застучал валенками, дверь распахнулась, и в избу влетела соседка. Зыркнула любопытно глазами, увидев аппетитно жующую Марту, удивленно воскликнула: