Павел Кодочигов - Здравствуй, Марта!

Надо успокоиться, выждать — вдруг еще один обоз впереди. Марта вольно облокачивается на сосну, чуть распахивает шубейку.

Полная луна подергивается легкой пеленой. На глазах густеют облака, а за ними низко по небу надвигается туча. Занявшийся ветер раскачивает верхушки деревьев, пригибает к земле трепетно забившиеся в его струях кусты, упруго толкает в грудь.

Шумно становится в лесу, весело. Взглянув на дальний край поляны, где недавно еще целились в небо копья елей, и не увидев их, Марта идет вперед, не выходя на дорогу, — близко уже деревня Дубня и не стоит лишний раз испытывать судьбу.

Борисов и Романенко трогаются по ее следу. Их почти не видно. Если даже задержат ее, они смогут уйти незамеченными, спасутся. Только что пережитое острое ощущение опасности растворяется в радостном предчувствии — все будет хорошо. Нетерпение вновь охватывает Марту и гонит вперед. Она идет все быстрее и увереннее, едва успевая отводить от лица ветки деревьев...

А в Николаевке, в ее доме, не могут найти себе места мать и бабушка. Никогда не было Эмилии Ермолаевне так страшно, как сегодня. Даже когда на ночь набивался их дом немчурой „и неосторожный кашель, прорвавшийся стон могли выдать и погубить всех, когда Борисов и Романенко лежали в своей ямке со взведенными пистолетами.

Как могла она отпустить свою единственную дочь на такое? Но как было и не отпустить ее? Разве был выбор? Разве в ту промозглую ночь, когда пришли к ним дошедшие до отчаяния и потому постучавшие в первый попавшийся дом эти люди и когда они укрыли их под полом, не заложила она свою жизнь, жизнь старой матери своей, дочери и внука за их жизни? И разве, варя настой из трав, чтобы вылечить их обмороженные — страшно было смотреть на них — ноги, выводя ночами на улицу размяться, глотнуть свежего воздуха, не знала она, что грозит за это? Не она ли, наконец, вместе с ними обсуждала план перехода линии фронта, не ей ли пришла в голову мысль послать Марту к свекру?

Но могла ли она поступить иначе? Отвергнуть этих людей и этим обречь их на гибель? Нет, ни у нее, ни у Марты не было другого выхода...

В фашистских застенках

Минула не по здешним местам лютая, с трескучими морозами, зима первого года войны. Засинели снега на полях, поголубело, освободившись от безрадостных облаков, небо. Закруглились плотные ямки у стволов деревьев. Весна ринулась на поля, в леса, на раскисшие дороги, пробралась в солдатские окопы. Солнце припекало спины, дубило крепким загаром лица, плавило снега. Запах оттаявшей земли, ожившей хвои, прелых прошлогодних листьев кружил головы.

Подошла пора, и вышли в лист деревья, зелеными коврами убрались поля, загустели над ними первые стайки комаров. Марта с силой рванула на себя зимнюю раму, распахнула окно. Свежий ветер ворвался в дом, и сын радостно, будто понимал что, засучил ножонками. Марта обернулась на его призывно-радостное восклицание:

— Ну что, маленький? Весна, да? Твоя первая весна, и ты уже хочешь гулять? Тебе уже не сидится дома. Бегать маленькому хочется, бегать...

Яркий румянец вспыхнул на лице от охватившей нежности к сыну. Марта порывисто нагнулась, подняла его высоко к потолку, а потом страстно прижала к себе и зажмурилась от тревоги и счастья.

— Как дальше жить будем, Борька? О, да ты уже спишь? Хлебнул свежего воздуха, и баиньки?

Марта уложила сына, постояла в нерешительности, потом закрыла окно, задернула занавеску и достала из тайничка дневник, который она вела в институте, — неудержимо захотелось окунуться в ту, другую, настоящую жизнь, которой она жила совсем недавно. Открыла наугад страницу:

«Миша Спиридонов дал замечательную книгу «Мартин Иден». После занятий пробыла в тире до восьми вечера. Домой шла с ребятами. Они были очень вежливы и разговорчивы, но ни намека на ухаживания. Как это хорошо!

Придя домой, сходила за бельем на чердак, повязала немного прошивку и помогла Басе перевести параграф с французского языка.

В час огонь погасили, а я взяла книгу и отправилась читать. Вернулась в четыре часа ночи — одна сотня страниц большой и мелко напечатанной книги была прочитана. Да, в тире я выбила 43 из 50 на 50 метров. Сказали, что прилично, но ждут от меня большего».

«Как описать этот замечательный день? По физкультуре все трудные упражнения на брусьях и турнике прошли без запинки, в то время как почти никто не делал их чисто и точно. Остальные занятия прошли как всегда. Профессор Яковлев на педагогике подкусил некоторых девушек, сказав, что в класс к ребятам загримированными приходить не стоит, иначе они весь урок будут разглядывать грим. Это замечание мне понравилось».