Борис Костюковский - Жизнь как она есть

Слезы душили меня, и я еле успела дойти до учительской, чтобы не разреветься в коридоре.

Только через несколько лет узнала от бывшей своей ученицы, что ребята смеялись и шумели потому, что им уже все давно было ясно и понятно, а я продолжала быстро-быстро, ничего не видя и не слыша, повторять заученный материал. И говорила я так смешно, по-ученически, как это делают все зубрилки, даже закрыв глаза.

В этот первый год моей работы я так и не могла до конца наладить дисциплину на уроках. Дети быстро раскусили мягкость моего характера и, конечно, по-своему использовали мои слабости и отсутствие опыта. А подчас и сами меня учили.

Часто посещали мои уроки и директор, и завуч. Сколько терпения проявили они, «натаскивая» меня, иногда не в силах понять, что же происходит. При них дисциплина на уроках была идеальной, меня слушали и слушались. Без них иной раз поднималось бог знает что.

На второй год было уже полегче. Я не могу сказать, что и сейчас так уж легко работать. Но поведение учащихся никогда не беспокоит меня. Я не добиваюсь мертвой тишины, зная, что она может быть в двух случаях: из-за страха перед учителем или из интереса к уроку. Предпочитаю второе. Но если подчас в классе стоит рабочий шумок или стихийно разгораются споры, считаю, что это не так уж плохо.

Прошло около тридцати лет со дня гибели Марата, а его имя и до сих пор объединяет всех оставшихся в живых партизан «Двадцать пятого» отряда и всей бригады имени Рокоссовского.

В 28-й школе Минска создан музей Марата Казея. Все здесь собрано и сделано ребячьими руками. Это плод их многолетних поисков и усилий. Директор музея, экскурсоводы, «технички» — на всех этих должностях пионеры. Есть только один взрослый человек в дружном коллективе энтузиастов — почетный директор музея Ариадна Ивановна Казей.

Каждый год в конце декабря друзья Марата собираются в 28-й школе.

Поседевшие партизаны, при всех орденах и медалях, стоят в шеренге и принимают парад юных маратовцев. Проходят пионеры отряда имени Марата Казея и тех, кто борется за это звание.

Ветеранам и гостям торжественно прикрепляется к груди, рядом с орденами и медалями, алая ленточка со значком, изображающим памятник Марату Казею в Минске.

И все испытывают при этом чувство необыкновенной гордости.

По традиции после линейки в актовом зале проходит торжественное собрание.

Боевые друзья Марата рассказывают, как он жил и воевал в отряде. Особенно тепло всегда говорит о Марате бывший командир партизанского отряда имени 25-летия Октября Иосиф Иосифович Апорович, известный в годы войны под кличкой Вишневский.

Впервые он встретился с Маратом в его родной деревне Станьково.

В начале ноября 1942 года, когда отряд только-только начал свою боевую деятельность, Апорович с группой партизан, пришедших из-за линии фронта, отправился в Станьково, чтобы установить связь с тамошними подпольщиками.

Они собрали нужных им людей, беседовали с ними о возможности организованной партизанской борьбы с оккупантами и предложили тут же вступить в отряд. К ним подошел мальчик лет двенадцати-тринадцати и стал проситься, чтобы и его зачислили в партизаны.

Для отряда это была тяжелая пора. Да и никто не мог поверить, что из этого худенького мальчонки может выйти хороший боец. Не очень-то хотелось командиру отказывать этому мальчику, тем более что он тут же узнал его печальную историю.

Апоровичу рассказали, что мать Марата Казея (это был он), Анна Александровна, была схвачена гестаповцами как активная подпольщица и казнена год назад на площади Свободы в Минске.

Марат смотрел на командира такими преданными глазами, что он должен был собрать всю свою волю, чтобы не сдаться.

Нет, не могли они взять на себя такую обузу.

Через несколько дней — это было 11 ноября 1942 года-с внешней заставы партизанского лагеря Апоровичу доложили, что задержан какой-то мужчина. Им оказался житель Станькова Николай Казей, который попросил принять его в отряд.

Каково же было удивление, когда из-за кустов вышел мальчонка. Это был Марат.

— Что же ты его привел сюда? — напустился Апорович на Николая Казея. — Он твой родственник?

— Племянник. Но я его не приводил. Просился он — это правда, да я ему велел оставаться, а он, вишь, увязался. Я его, окаянного, и не видел даже, и патруль ваш его не видел.

Тут уж командир на патруль напустился: как это мальчик мог незамеченным проникнуть в лагерь? Те только разводили руками и в оправдание свое говорили, что это, видно, очень ловкий мальчонка, если так неслышно прокрался.