Виталий Мелентьев - Разведка уходит в сумерки

Шофер стремительно повернулся к Сашке, и даже в темноте было видно, как блестят его глаза.

— Вы меня поняли? Совсем поняли? — он говорил прерывисто, горло перехватывали спазмы. — И вы меня не расстреляете?

— Зачем? — искренне удивился Сашка. — Зачем? Ты же теперь… почти наш. А своим, ты сам знаешь, мы помогаем.

— О да! В это я верю. Я это знаю. Русские могут отдать свою жизнь другим и не пожалеть. Я видел это. Много раз. — Он отвернулся и совсем новым, озабоченным тоном старого знакомого спросил: — Почему задерживается командир? Это меня волнует.

Все было сказано так, что Сашка поверил: задержка Дробота его действительно волнует, и волнует по-хорошему.

Дробот вынырнул из темноты незамеченным. Сел на сиденье и приказал:

— Тихонько вперед.

Машина тронулась. Дробот остановил ее возле густых придорожных зарослей.

— Давай вылазьте, — вытащив собачий труп, он бросил его на дорогу и обратился к немцу: — Ты как? Думал, что будет, если найдут машину, твоего начальника, а тебя не обнаружат? Что тогда произойдет с твоей семьей?

Шофер обалдело смотрел на сержанта, но молчал: он не думал об этом.

— Тебе придется потрудиться. Рви на себе пуговицы. С мясом, — сказал Дробот с придыханием, выдирая шинельную пуговицу. — Погон… нет, погон не здесь. Та-ак. Теперь поваляйся по дороге… На обочине. Сашок, потопчись как следует… Только следы смазывай. Хорошо! Теперь вытаскивай пассажира… Снимай с него шинель. Вот его погон — долой, на дорогу… А теперь… Теперь достанем нашего товарища…

Дробот шагнул в кусты и подхватил промерзший, словно фарфоровый, труп того самого разведчика, который был убит возле телефонной линии. Он положил его на краю канавы, заботливо отряхнул от снега и снял бинт.

— Вот, картина проясняется. — Он вздохнул и обратился к немцу: — Теперь снимай свою шинель, надевай офицерскую: в плену она тебе пригодится… Пошли. Гуськом, след в след.

И они пошли в глубь леса по своим давним, уже запорошенным следам. Метрах в ста от дороги сержант приказал немцу поваляться в снегу, оторвать от шинели погон и бросить пилотку.

— Хорошо бы тебе вещь какую-нибудь уронить. — Немец с готовностью вынул портсигар, но Дробот остановил его: — Это пригодится. Может, письмо есть? Ага, есть. От товарища? Очень хорошо — сунь его в карман шинели, а свою шинель брось. Теперь, Сашок, самое трудное. Давай мне рацию, а его бери на закорки, — он кивнул на немца, — и задом выбирайся на дорогу.

Полторы сотни шагов с немцем на плечах оказались мучительно трудными, и, когда Сашка добрался до машины, нижняя рубаха его была сырая.

— Ну вот и справились. Теперь — домой. Я так думаю, что нашего выхода на участке, где нас трижды били, ждать никто не будет. — Дробот посмотрел на немца и неожиданно сказал: — Ты хоть голову повяжи.

— У него была шапка, — несмело сказал шофер.

— Вот и одевай… — И, пока шофер искал шапку, Дробот еще раз обшарил карманы офицера, прихватил его полевую сумку и строго спросил:

— Больше у него ничего не было? Портфеля, сумки?

— Нет, не было. Он аккуратный. Все важное носил при себе.

— Ладно! Двинули, ага…

— Минуту, — взмолился шофер, — одну минуту.

Он быстро открыл капот машины, вытащил трамблер и швырнул в поле, прикладом разбил бензонасос, потом вынул нож и стал резать шины.

— Ты слишком уж аккуратно… — покривился Дробот. — Не по-русски… У нас только строят так.

Они захватили гранаты с длинными ручками и пошли в ночь.

Шли по старой дороге. Шли спокойно, уверенно, словно век ходили по чужим тропкам в тылу врага, и Сашке уже не казалось это необыкновенным.

Обер-лейтенант Гельмут Шварц начал собирать личные вещи после полуночи. Когда чемодан был закрыт, он ушел в деревню и в последний раз проинструктировал тех, кого собирался оставить на занятой противником территории.

Он был уверен, что эта территория будет занята. Эта уверенность родилась примерно в полночь, когда его разбудил фельдфебель и доложил, что линию фронта пересекли русские бомбардировщики.

— На нашем участке таких еще не было — очень тяжелые, — как бы в оправдание добавил он.

Гельмут накинул шинель и долго слушал небо. Гул тяжелых самолетов удалялся, но вскоре на востоке народился новый. Два гула перемежались и сливались.

Далеко на севере в небе расцветали разрывы зенитных снарядов — там тоже шли самолеты противника.

Да, это была хорошо продуманная и спланированная авиационная операция. Самолеты шли по крайней мере с двух-трех направлений, и Гельмут прекрасно понимал, где должны были сойтись эти направления — над районом сосредоточения резервов.