Николай Горностаев - Мы воевали на Ли-2

Теперь надо поднять 155-килограммовый воздушный винт, навесить, смонтировать его на валу двигателя. К этому времени прибыли летчик, штурман, радист. Они и помогли нам в работе.

И вот взревели моторы, самолет вырулил из траншей. На новом двигателе барахлил карбюратор, пришлось его заменить снятым с аварийного мотора. Проверили и промыли фильтры систем. И наконец-то поздним вечером закончили работу. От усталости даже есть не хотелось. Болели руки, спина, но самолет-то готов!

Однако радость моя оказалась преждевременной. За ночь колеса шасси вмерзли в грязь, и когда летчик Куприянов резко рванул машину, левая покрышка и камера остались в земле. Я стиснул зубы. Куприянов заглушил моторы, вышел из самолета, посмотрел на свою работу и тихо свистнул.

— На аэродром в Горловку за колесом и подъемником поедешь сам, — сказал я ему, — побудешь в нашей шкуре хоть немного, может, нежней к самолету относиться научишься.

Возражать он не стал. На следующий день самолетом доставили новое колесо.

— Контрольного облета делать не будем, — сказал я. — Один уже сделали… Загрузим снятый мотор, бомбовые взрыватели и двинем прямо в Горловку.

— Мотор не возьму, — ощетинился Куприянов. — Не взлетим.

Снова шел дождь, ВПП утопала в воде. «Он прав, — подумал я. — Мы должны сохранить самолет. Но пятьсот килограммов взрывателей возьмем. Не оставлять же их здесь».

Мотор установили на подставку, накрыли чехлом, обвязали тросом. Погрузили взрыватели. Я очистил лопатой грязь с колес, осмотрел замки уборки шасси. Захлопнул дверь и пошел в кабину.

— Поехали, — сказал я Куприянову и дал двигателям взлетный режим.

Ли-2 нехотя двинулся по разбухшей вязкой грязи. Я почти физически ощущал, как тяжело давался ему каждый метр скорости. Только бы хватило полосы! Ли-2 оторвался в самом конце поля, мелькнули под крылом деревья, и мы ушли в небо. Напряжение, не покидавшее меня все эти дни, вдруг схлынуло, и я облегченно вздохнул: «Сделали!»

Долетели скоро. Как только сели и зарулили на стоянку, я пошел искать инженера 11-го гвардейского авиаполка. Поблагодарил его за помощь, попросил перевезти на аэродром оставленный в поле двигатель, сдать его в ремонт. Заправили самолет и… почти целую неделю просидели в «гостях». Мокрый снег сменялся дождем, дождь туманом. На ночь устраивались где придется, чаще всего в землянке на аэродроме. Однажды я решил, что переночую в селе Михайловке, невдалеке от аэродрома.

Но, как оказалось, там меня никто не ждал. Я бродил от дома к дому с парашютной сумкой за плечами, а хаты глядели на меня темными провалами окон. Ни света, ни живой души. Начинался комендантский час — без пропуска по селу ходить запрещалось. Пошел дождь. Я набрел на какой-то сарай без окон, осветил его фонариком. Похоже, что попал в бывший склад: у стен навалены черные ящики из-под немецких авиабомб. Крыша проломлена, сквозь щели сочится вода. Подтащил в сухой угол ящик, постелил куртку и, как был в сыром комбинезоне, лег. Заснул лишь к полуночи, сон сморил меня, несмотря на озноб. Однако спал недолго, а когда очнулся, все тело била крупная дрожь. До рассвета ходил по сараю, стараясь согреться.

Наше терпение метеослужба вознаградила лишь на — седьмой день. Позавтракав, мы вылетели в полк. Сияло солнце, голубело небо, на душе было спокойно и хорошо… два часа. В правом двигателе стало падать давление масла, росла температура. Пришлось выключить мотор. На одном левом дотянули до аэродрома в десяти километрах от Курска. Утром заменили разорванный шланг маслопровода — это из-за него у нас начались неприятности — и собрались взлетать. Ан нет! Движок затрясло! Будь ты проклят!

— Износились поршневые кольца, — со знанием дела сказал Ляпунов. — А где новые взять?

— Искать будем, — сказал я.

Куприянов улыбнулся, Ляпунов выругался, остальные молча разбрелись по аэродрому. И у какого-то склада нашли богом забытый накрытый чехлом старый мотор АШ-82 с самолета Ла-5.

— Цилиндры в нем такие же, как в нашем АШ-62ИР, — повеселел Ляпунов. — Сгодится?

— Сгодится, — сказал я. — Только бы износ колец был поменьше, чем у наших.

День прошел в работе, и лишь поздним вечером мы вспомнили, что ничего не ели. Да и устали изрядно. Спустились с обрыва по настилу из нашей русской березки, пошли к блиндажам, которые строились для фашистских офицеров. Стены их были из бетона, оштукатурены. Комната поменьше — для адъютанта или денщика, побольше — для офицера. Узкие окошки глядели, прищурясь, на дубовую рощу. Два года жили здесь захватчики, но турнули их, видимо, так быстро, что даже свои вещички представители высшей расы собрать не успели.