Ян Лысаковский - Партизаны

— У меня есть пол-литра. — Крестьянин понизил голос. — Самогон, не хуже водки. Принесу, чтобы баба не видела. Ну как?

— Давайте. — Лесник аж губы облизал. — Что за вопрос?

— Ведь мы должны быть в боевой готовности, — скривился Васька.

— Только по стопке. — Лесник любил выпить.

— Нельзя.

Лесник выругался и снова потянулся за сигаретами, которые добыли вчера возле Ксенжей Воли из жандармских вещмешков. С жандармами был и полицейский. Фашисты были из Рахова. Скорее всего кто-то донес, так как они сразу пошли к Чапле. Отца взяли прямо за столом, сыну удалось убежать огородами в лес и предупредить отряд. Партизаны успели перерезать немцам дорогу. В перестрелке Чапля был ранен в ногу, трех жандармов убили на месте, а полицейского добил Алексей.

— Что вы за вояки! — Крестьянин покачал головой. — Выпить не хотите! Я в ту войну никогда от горилки не отказывался.

— Да, — сказал Витек, — выпьешь и легко голову потеряешь. Любит пуля больше пьяного, чем трезвого.

Командир отряда приказал менять посты.

Командир отделения собрал своих возле стодолы. С минуту смотрел на них заспанными глазами: он только недавно лег и теперь никак не мог проснуться.

— Мильчек и Конус — к лесочку, — распределял он посты. — Жбик и Моцны — к дороге…

Юзеф Коваль не стал ждать до конца развода часовых. С Конусом так с Конусом. Все равно… Сменили они Янека Козека из Домбровки и Тараса. После налета карателей на Домбровку Янек избегал встреч с Ковалем. Считал, что жандармов привел в деревню по своей неосторожности Юзеф. Сам Шимек успел скрыться в лесу, но мать и Зоську убили. Янек Козек какое-то время ходил как в воду опущенный. Пришел в себя, лишь когда получил известие, что отец жив. Остался, однако, хмурым, почти не разговаривал и никогда не улыбался. Брат его, Костек, куда-то ушел. Говорили, что служит в спецгруппе штаба округа Гвардии Людовой. Юзеф Коваль всегда при виде кого-нибудь из Козеков думал, что хотя и не он привел смерть в Домбровку, однако все-таки он был предвестником несчастья.

Конус отошел два шага в сторону и скрылся в кустах. Юзеф обрадовался этому. Осторожно раздвинул листья, положил винтовку и оперся на локти. С некоторых пор он стал ценить одиночество. Именно из-за нелюдимости и прилип к нему псевдоним Мильчек — Молчун. Он смотрел на пологие склоны холмов, кусты можжевельника, на поля и редкий лесок. Все видно как на ладони. Рука машинально тянется к винтовке. И каждый раз, как дотрагивается до нее, он чувствует нечто вроде облегчения.

Только два месяца прошло с той ночи в лесу, когда его позвали к костру и он услышал грозно и сурово прозвучавшие слова: «Садись и рассказывай». Порой ему казалось, что минули годы. Отодвинулись куда-то в прошлое, затерялись в извилинах памяти подробности его ночного перехода из Мнихова в Домбровку. Иногда, однако, воспоминания овладевали им, особенно когда приходили сообщения об арестах в городе. Было тяжело и больно… Надо было прикончить ее уже после первого появления немца в доме Лыховского. Он должен был догадаться, что тот визит был неслучаен. Слепой, глупый человек! Но поздно. Никакие раскаяния не в состоянии вернуть жизнь людям…

И вот теперь, в ночи, только карабин был немым свидетелем раздумий этого человека. В дарованной ему жизни у него оставалась только единственная цель: убивать… Его не расстреляли, хотя могли и даже должны были сделать это. Его выслушали. Он не оправдывался и ничего не скрыл. Выслушали, посовещались и решили принять в свои ряды, чтобы он мог кровью искупить свою вину. Так сказал ему командир отряда Янек. Затем заговорил отец, сильно постаревший за эту ночь, и голос его звучал резко:

— Если у тебя осталось хоть сколько-нибудь совести, а это, видимо, так, ибо сам пришел к нам, умей умереть как человек, как солдат, как мужчина. Понимаешь?

Позднее старый признался ему, что в ту ночь он полностью положился на решение Козы и Янека. А они понимали, что у Матеуша не было сил судить собственного сына, и с уважением отнеслись к старому Ковалю. Коза не мог поверить, что, однажды сломившись, человек сможет когда-нибудь выпрямиться и избавиться от малодушия. Ему было трудно произнести слово «расстрелять», но другой меры наказания он не видел. Янек же долго молчал, взвешивал, а затем предложил:

— Дайте его мне в отряд.

— Не боишься? — спросил Коза.

— Нет. Парень ведь знает, что такое война. А из таких получаются хорошие солдаты.