Игорь Неверли - Парень из Сальских степей

Теперь я знал: на истребление обрекаются не отдельные люди, организации или классы, а целые народы. «Долой человечество! — кричал Геббельс. — Мелкобуржуазная эпоха ложного и обманчивого понимания гуманности миновала!» По захваченным землям катится машина смерти, расчищая «жизненное пространство» для немецкой нации. Она будет все чаще отбрасывать к нам людей, которым нечего терять. Мы должны здесь, в Дудах, делать то же самое, что делают десятки тысяч партизанских отрядов во всех оккупированных странах: превращать ненависть и отчаяние в силу, закалять ее в партизанской борьбе до тех пор, пока не дрогнет далекий фронт вермахта, возвещая всем час восстания народов.

Мы несколько раз проводили учения в лесу. Свой отряд из пятнадцати человек я обучал стрельбе, сторожевой службе, передвижению на местности, наступлению и взаимодействию. В польских лесах сплачивались в одну семью люди разного возраста и образования, различного происхождения, вероисповедания и национальности — люди, случайно спасшиеся от гитлеровской машины тотального измалывания…

Июль, август и сентябрь — эти три месяца я вспоминаю с неизменным теплом. Будет ли в моей жизни еще когда-нибудь время такой полной отдачи душевных сил?

Наверное, и с тобой бывало такое: шагая по жизни, ты понемногу накапливал знания, опыт, навыки, развивал свой ум и способности, но наступал момент великой игры, и ты начинал разбрасывать все это полной горстью, не заботясь о том, останется ли тебе что-нибудь, останешься ли вообще ты сам после этого. Ты действовал в упоении борьбы, переполненный радостью: наконец-то, госпожа судьба, наконец-то без милостей — забирайте, что дали, и мы квиты!

росла моя врачебная практика. Мы с Кичкайлло принимали не только в ночь с субботы на воскресенье, но и СО' вторника на среду. Остальные дни были заполнены у нас работой по организации отряда, обдумыванием планов, обеспечением тыла, сооружением убежищ. Я говорю «у нас», потому что мы работали втроем: я, Кичкайлло и Станиш, без которого наши дела не шли бы так гладко. Он отлично знал местную ситуацию, был проворен, инициативен, страстен. После нескольких лет изгнания, оказавшись снова в коллективе, он с радостью отдавал всего себя новой работе, служившей прежним идеалам.

В усадьбе Гжеляковой мы соорудили два тайника. Один за овином, под старой поленницей, со входом через заднюю стену овина, в верхней части которой была сделана хорошо замаскированная лазейка. Мы дали ему громкое название «первого бункера». «Второй бункер» находился под уборной. В уборной за садом Гжеляковой было два сиденья. Правое — для обычного пользования, левое — с особым гвоздем на одной из досок. Стоило нажать на гвоздь, как открывался ход на лестницу, которая вела в подземное убежище. Там хранились предметы первой необходимости и прежде всего радиоприемник Станиша.

В начале сентября — месяц, который партизаны любят более других, — я вывел отряд на «маневры». Нам нужно было добыть оружие, потому что у нас было только два автомата и семь винтовок, остальное же вооружение составляли берданки, двустволки и прочие «мортиры» из коллекции старшего лесничего.

Мы отошли подальше от дома: во-первых, лиса не крадет кур возле своей деревни, во-вторых, важно было приучить людей к длинным переходам, к действиям на незнакомой местности.

Три недели мы бушевали на Ломжинском шоссе. При первом же нападении нам удалось отбить нефть — две тысячи литров. «Ничего, — утешал я ребят, — и это нам сгодится, устроим дымовую сигнализацию в деревне». В другой раз мы отбили передвижную механическую мастерскую, а двое чехов из организации Тодта [69] Организация Тодта — инженерно-техническая служба в тылах немецкой армии. перешли к нам. Так на шоссе нас все время поджидали сюрпризы: консервы для гарнизона в Коморове, кони для лагергута, мебель начальника бюро труда, награбленная им у евреев, почта, отобранные у крестьян в виде налога мешки с пухом и даже… пост немецкой полиции, направлявшийся в Гарвульку. С этим последним развернулась битва по всей форме.

Из этого похода мы возвращались, неся трех раненых товарищей и ведя девять лошадей, навьюченных оружием, провиантом и немецким обмундированием. В лесном овраге остались нефть, грузовик-мастерская и могила Каминского.

Проходя мимо разбитого танка, возле которого погиб Ленька, я положил на него вместо цветов четыре жестяные эсэсовские эмблемы и семь полицейских знаков.