Это был хмельной сон…
А Викента он трое суток не видел. «Может, — уж было скользнула мысль, — застрелился? Уж если я мастер убить пленных немцев, то, — то Викент убитым быть не боится, я видел! Я разбираюсь в этом».
— Не забыл про меня? — поинтересовался Викент. Он был жив, и вызвал Мирку. Невольно, коротко, покосился Мирка в то место стола, где мог лежать пистолет.
— Все на месте, — заверил Викент.
— Нет, не забыл, — сказал Мирка.
— Судьбу твою, между прочим, делаю. Это ты осознаешь?
«Своими руками, чужими, — но мы это делаем сами» — подумал Мирка.
— Обиды свои сунь в то место, куда угодили сапог и лопата! — сказал Викент, — А мне — пиши!
Мирка взял карандаш и стал писать. Не выдумывал, не приукрашивал, и никого не оправдывал, просто писал.
— Подпись! — напомнил Викент.
— «Зебра»?
- «Зебра»! А не забыл, молодец!
— А Вы мне скажите, Викентий Стасович, что, в наше время каторги есть?
— Каторги? Есть. Для изменников Родины, — есть. А что же ты думал? По постановлению Совета Министров СССР от сорок третьего года — есть. По пятьдесят четвертым статьям. Историк твой, «Погорелов: Анатолий Михайлович» — тут мне, внизу, кстати, и допиши. Второй — лупоглазый — «Дереш Иван Матвеевич». Это нам надо все фиксировать. Ну, так вот, оба они — загремят! А ты молодец. Ты капитана мне сделал, спасибо, мой друг!
Погоны, теперь видел Мирка, были на нем капитанские, новые.
— Что с ними будет? — спросил он капитана.
Викентий тряхнул головой: Мирка смотрел на его погоны, а спрашивал не об этом.
— Сибирь! — сказал он, — Им будет Сибирь. Лесоповал, или золото. Но тебе, если будем дружить, не грозит такое. А остальным — непременно!
— Они же не виноваты…
— Я не пойму. То ты мальчишка умный, то, блин, чумной! По камере стосковался?
— Нет.
— Да и не надо! Этого я уже не допущу. Они же тебя: ты понимаешь? Не понимаешь? Они тебя разорвут на части! А я не хотел бы. Мне секретный сотрудник дорог. «Зебра». Сам делал.
«Тарас Бульба! — подумал Мирка — Породил, — и убью!»…
— А что будет со мной? — спросил он, и посмотрел на шкаф.
— Котелок еще не опустел, — усмехнулся Викент, — если хочешь… А винтовку я поломал и выкинул.
Он кивком показал на пол. Мирка увидел, что доски на нем покорежены тем, что по ним наносили, с размаху, удары.
— А пистолет, — Викент подошел, наклонился и похлопал дружески, по плечу, — он всегда, друг мой, на месте. Да мне еще, видишь, жить надо — столько задач.
«И столько врагов!» — добавил, не вслух, конечно, Мирка.
— Значит, Викентий Стасович, мне скоро домой?
— У-мм, — ухмыльнулся Викентий Стасович, покачал головой, — примерно… В общем, здесь тебе в камеру больше нельзя! Поживи, откормись. На Родину скоро поедем, на Украину. Понял?
Мирка вздохнул.
— Родину чистить от дряни, Мирка! Ты Ленина, Мирка, не видел, с метелкой?
— Нет. — удивился Мирка.
— Плакат Владимира Маяковского. Ты что, не помнишь: «В ушах оглохших пароходов, горели серьги якорей»? Не помнишь?
— Забыл…
— Он это, Мирка, писал в Одессе. Но, может-то быть, он там никогда и не был. Я ж врать умею. Я так навру, когда надо… Но, я его понял: он видел, как пароходы дудят во все трубы, а якоря торчат в клюзах. Вот вам и серьги. Вот, сын лесничего, между тем, с Кавказа…
Викент умел, очень во время, рвать мысли, свои и чужие, на части. Рвать для того, чтобы слепить из них то, что надо.
— Плакат… — осторожно напомнил Мирка.
— Плакат: глобус — на нем, с метлой нарисован товарищ Ленин. Подметает весь шар земной, а из-под метлы, летят по сторонам буржуи. И называется этот плакат: «Товарищ Ленин чистит планету от нечисти». Вот и мы возьмемся. Ты украинский знаешь?
— Да.
— Давай, на это большие надежды
Мирка смотрел в пол, и пытался представить, как Викентий Стасович разломал винтовку. Пол возле шкафа, был искорежен. Под невысокой, черной ножкой шкафа, Мирка увидел закатившийся в угол, забытый патрон.
Откинулся на спинку стула, раздумывал, глядя ему в лицо, Викент.
«Тратит столько времени и еды на меня… — думал Мирка, — Неужели затем, что я Родине, многострадальной моей, так нужен? Секретный сотрудник «Зебра»?
— Мирка, — позвал Викентий.
Мирка поднял глаза и с тоской посмотрел на Викентия и за окно. Викентий, привычно и запросто что-то хотел сказать, но остановился, увидев, как глубока тоска в тех глазах. Не стал ничего говорить.
— А я, — дерзнул Мирка, — я б выпил! — и распахнул, едва не порвав его, ворот своей гимнастерки.
Читать дальше