Сергей Фетисов - Хмара

Позже Наташа рассказала подругам, как ее арестовали. Она скрывалась у своей двоюродной тетки в Ильинке. Вчера после обеда Наташа по обыкновению присела с книжкой к окну, как вдруг заметила идущих к хате полицаев. Не долго думая, в одном платьице и шерстяных носках она выскочила во двор и бросилась в мякинник. На беду под ноги ей попался поросенок, поднявший истошный визг, полицаи хотя и не видали, как бежала Наташа, но заинтересовались, почему дверь мякинника распахнута и отчего испуганно хрюкает поросенок. Наташа в это время энергично зарывалась в солому. Полицай, вошедший первым, схватил девушку за ноги и под ликование остальных выволок ее наружу.

— Не могу себе представить, как они узнали, что я у Самсоновых?! — разводила руками Наташа, хмуря белые бровки.

Расспросам и рассказам не было конца. Невеселые это были рассказы.

Прошло три дня. Никого из них, к удивлению, на допрос не вызывали. Лишь Дарью Даниловну уводили дважды, и она возвращалась избитая, со свежими кровоподтеками на лице. Ее истязали методически. Немцы предполагали, что Козлова была связующим звеном между организацией Знаменки и подпольем Никополя, и добивались от нее одного — имен.

После допросов Дарья Даниловна ложилась ничком на пол камеры и тихо стонала, долго не отвечая на вопросы. Анка плакала от жалости. Лида отрывала от нижней юбки клочки материи, дрожащими руками прикладывала их к ссадинам. Одна Наташа была стоически спокойна, но губы у нее сжимались в тонкую линию.

— Девчата, голубоньки мои, — шептала женщина, отлежавшись после очередного допроса. — Об одном вас прошу: передайте на волю, чтоб сестра моя в Лепетихе не оставила дочек, довела б их до дела. Хату ей и все свое имущество отказываю, только пусть детей взрастит, в люди выведет. Чую, близка моя смерть-кончина…

— То зря вы так, Дарья Даниловна, — с бесконечным состраданием в голосе говорила ей Лида и добавляла шепотом:-Мы с вами еще поднимем заздравную чарочку на встрече красных бойцов…

— Вас не покинем, — поддерживала Наташа. — Теперь мы вместе будем!

Однако не суждено им остаться вместе до конца. Не в их воле это было. На пятый день их разлучили: Дарью Даниловну оставили в камере, а девушек вывели во двор и посадили в кузов крытой машины. Спустя несколько минут к ним втолкнули Петю Орлова, Семена Берова и незнакомых мужчин из Каменки. В кузов вскочили пять охранников, и машина тронулась. Побледневшие доповцы тревожно переглянулись: уж не на Кучугуры ли? Но машина повернула в сторону переправы через Днепр, и у всех невольно вырвался вздох облегчения — везли в Никополь.

Семен всю дорогу не спускал с Лиды глаз. Разговаривать охранники не разрешали. Но они опять были все вместе, и это вливало в их измученные души надежду и бодрость. Говорят, на миру и смерть красна. Должно быть, и впрямь так. Сообща, скопом, плечо к плечу — все нипочем.

Никифора не посадили в подвал сельуправы, а, несмотря на ночь, с усиленным конвоем, не снимая с него впившихся в тело проволочных пут, повезли в Каменку. У ворот комендатуры подводу долго не пропускали во двор. Полицейский сержант Андрей Романенко ходил куда-то, докладывал. Наконец начальство разбудили, и оно дало указание поместить арестованного в камеру. Никифору развязали ноги и, держа его с обеих сторон за локти, повели. Сопровождающий унтер-офицер, тот самый, который был в Знаменке, зевая спросонок, с интересом оглядывал пойманного руководителя ДОПа.

В камере Никифору развязали руки. Первым делом он принялся их растирать: похоже было, что отморожены.

Боль в пальцах не дала ему заснуть в ту ночь. И не только боль. Мысль о том, что он так глупо влип со старухой Казимировой, мучила его не меньше.

Рано утром его повезли дальше, в Никополь.

С тоскливым удивлением он увидел, что подвода подъехала как раз к тому дому на Гамбургерштрассе, перед которым десять дней назад он стоял в толпе женщин и подростков. Эсэсовец, похожий на того, который выходил тогда на крыльцо, а может и тот самый, записал фамилию, имя и причину ареста Никифора, проставил день и часы доставки арестованного.

Едва только захлопнулась за Никифором дверь общей камеры, навстречу ему спрыгнул с нар коренастый, обросший щетиной парень. На лице у него вытанцовывалась кривая улыбочка, глаза смотрели со странным выражением.

— Шумбрат! — сказал он, легонько толкая Никифора в плечо.

— Семен! — узнал Никифор. — А где же?..

— Я здесь, — сказал Орлов, подходя. — Ты обо мне хотел узнать? — хохотнул он, видя удивление в глазах Никифора.