Сергей Фетисов - Хмара

Прошло полчаса. На улице стемнело. Теперь можно было бы двигаться потихоньку в Знаменку, но он все еще надеялся, что вот-вот явится Иван Казимиров. Да и старуха что-то не возвращалась, а уходить без нее было неудобно: подумает, украл что-нибудь!..

Раз или два ему послышалось, будто за окном прошуршало что-то. Заслонив ладонью глаза от света коптилки, Никифор приник к стеклу, но никого не увидел. «Мыши, — подумал и решил:-Хватит! Пора идти. Старая карга наверняка уж растрезвонила соседям…»

Он осторожно надел на голову шапку, чтоб не вывалилось сено, и, вздохнув, направился к выходу. В сенцах не успел взяться за щеколду, как его схватили сзади за обе руки и с силой дернули назад. Он пытался дотянуться до кармана, где лежала граната, но силы были подточены недоеданием.

Полицейский сержант Андрей Романенко и его дружки Казимиров Григорий, родственник старухи, и Калугин Захар связали Никифора по ногам и рукам телефонным проводом, внесли в хату и бросили на пол.

— Паняй в сельуправу, скажи: Махина поймали. Пусть подводу пришлют, — приказал полицейский сержант Захару Калугину. Тот ушел.

Григорий Казимиров утер рукавицей вспотевший лоб:

— Ловко мы его, а? Спасибо бабке, что надоумила, а то мы всю Алексеевку перерыли его искавши. А он вон где объявился!

Ощупав карманы Никифора, он вытащил гранату-лимонку.

— Те-те! — прощелкал языком. — Смотри, какая штука! Замешкайся мы, в куски разнес бы, курга!..

Возвратившаяся в хату старуха поставила пустое ведро на лавку и долго, как ворона, кружила вокруг лежащего на полу связанного Никифора. Потом осмелилась, присела на корточки и попыталась стянуть с ног Никифора галоши. Никифор ударил ее обеими ногами в лицо, и старуха с воем покатилась к порогу.

Черно-синяя с лица, опухшая женщина поднялась с полу навстречу новеньким. Она растягивала присохшие в струпьях губы, обнажая выщерблины зубов, улыбаясь дико и страшно.

— Не спознаете, дивчата? — спросила, шепелявя.

Анка оторопело схватилась за плечо Лиды. Киля Тяжлова, вглядевшись, ахнула:

— Дарья Даниловна?!

Да, это была она. Избитая до неузнаваемости, до трупной черноты, Дарья Даниловна мелко-мелко трясла головой, механически повторяя:

— Здравствуйте! Не спознаете? Здравствуйте…

Нюся Лущик почувствовала себя дурно. Она все еще была слаба, хотя рана на голове уже затянулась. У Анки дрожали губы, но она не могла отвести взгляд от изуродованной женщины.

Первой пришла в себя Лида Белова.

— Что ж они с вами сделали, каты проклятые!.. — воскликнула, обвивая Дарью Даниловну свободной рукой, а другой протягивая подругам свой мешочек с харчами. — Вам трудно стоять? Садитесь же скорее…

Не разнимая рук, они опустились на пол, который был притрушен грязной, измоченной соломой.

— Чего добиваются от вас? За что они так? — дрогнувшим голосом спрашивала Лида, в то время как Анка, Нюся Лущик, Лена Маслова и Киля Тяжлова полными ужаса и сочувствия глазами смотрели на Дарью Даниловну.

— То я не ведаю. Я ни в чем не виновата, — отвечала Дарья Даниловна, незаметно кивая в сторону незнакомых женщин в камере, которые проявляли живейшее любопытство к новеньким. Девчата поняли и не стали больше задавать вопросов, а повели общий разговор о здешней, каменской, тюрьме. Кормят как? Часто ли бьют? Выпускают ли на прогулки? Обычные вопросы, которые интересуют каждого арестанта, переведенного из одного места заключения в другое.

Им отвечали чуть ли не хором. Анка между тем достала плоскую баночку вазелина и начала осторожно мазать почугуневшее, опухшее от побоев лицо Дарьи Даниловны. Вазелин неведомо где ухитрилась достать мать Анки и передала дочери в последний день перед отправкой в Каменку. Ссадин и синяков в камере оказалось так много, и все хотели смазать их вазелином, что очень скоро баночка оказалась пустой. Анка, вымазав остатки себе на лицо, со вздохом ее выбросила.

В женской камере Каменской комендатуры было просторней и светлей, чем в кладовке сельуправы, но невыносимо холодно. Ночью никто не мог заснуть; девчата по примеру Лиды делали гимнастические упражнения, чтобы согреться, потом снова впадали в полудремотное состояние, пока вновь не вскакивали от пронизывающего холода.

А на следующий день два немца, открыв дверь, втолкнули в камеру еще одну арестованную. Толчок был так силен, что новенькая не удержалась и растянулась на полу. Узелок выскользнул из её рук, платок сбился, обнажив косы цвета спелой ржи. Девушка не сразу подняла лицо, видимо, подавляла в себе желание заплакать, а когда взглянула на женщин, то Анка с воплем «Наташа!» кинулась к ней.