Свен Хассель - Направить в гестапо

В мембране раздался щелчок. Ринкен положил трубку. Штальшмидт посидел, ошеломленно глядя на телефон, недоумевая, как получилось, что дело обернулось так катастрофически.

— Что он сказал? — спросил Штевер, робко отходя от двери.

— Не твое собачье дело! — прорычал Штальшмидт.

Он в бешенстве заходил по кабинету, пиная все, что имело несчастье оказаться у него на пути, ударяя кулаком по картотечному шкафчику, плюя на фотографию Гиммлера… Потом вдруг снова торопливо сел за стол и поднял трубку.

— Пауль? Это ты, Пауль? Говорит Алоис. — Голос его струился по проводу мягко, любезно, задабривающе. — Слушай, я извиняюсь за долг. Ты совершенно прав насчет двадцати четырех процентов, разумеется, прав, но знаешь, как оно бывает — начинаешь спорить из принципа! Мы все поступаем так, Пауль, разве нет? Это просто привычка, это ничего не значит, не значит, что я хочу отвертеться…

— Допустим, — холодно ответил Ринкен. — Сейчас интерес у меня только один — получить обратно свои деньги. Даю тебе время до завтрашнего полудня и ни минуты больше. Сто марок плюс проценты.

— Слушай, я клянусь тебе, — заговорил Штальшмидт, — клянусь тебе, Пауль, ты их получишь. Я положу деньги в неподписанный конверт и пришлю со Штевером.

Штевер в дальнем углу кабинета неистово затряс головой. Штальшмидт не обратил на него внимания.

— Я только об одном прошу, Пауль, ради нашей дружбы скажи, как мне, черт возьми, выпутаться из сложившегося положения. Это было досадной ошибкой, но ведь какой-то выход должен существовать.

— Насколько я понимаю, у тебя есть только два пути, — ответил Ринкен, по прежнему холодно и отрывисто. — Можешь либо пойти к своему начальнику, чистосердечно признаться и надеяться, что у него хватит глупости поверить — только он вряд ли поверит, начнет разнюхивать, задавать вопросы, и ты окажешься в дерьме глубже, чем когда бы то ни было. Или, само собой, можешь взять быка за рога и позвонить прямо в гестапо. Только нужно будет говорить с ними очень осмотрительно. Прорепетируй сперва, на твоем месте я бы так и сделал. И потом, разумеется, тебе придется туго, если пропуск окажется настоящим. Билерт возьмет тебя в крутой оборот. А если это подделка, тебе придется еще хуже, тогда гестаповцы захотят побеседовать с обоими парнями, которых ты впустил, и представь себе, как они будут довольны, узнав, что ты их вы пустил…

Наступило молчание. Штальшмидт сидел, покусывая карандаш коренными зубами.

— Пауль, — заговорил он наконец. — Слушаешь, Пауль? У меня возникла новая идея. Может, все будет проще, если забудешь, что я тебе звонил? Приходи сегодня на ужин. Я приглашу парочку наших друзей. Фельдфебель Гель, наверно, сможет найти девочек. Приходи около восьми часов, и мы…

— Постой, — недоверчивым тоном перебил Ринкен. — Ты сказал — забыть? Человеку в моем положении?

— Ну, ты мог бы, — настаивал Штальшмидт. — Разве нет?

— Не знаю, — произнес неторопливо Ринкен. — Мне нужно думать о себе. У меня нет желания отправляться в штрафную роту на данной стадии моей карьеры.

— Да ведь никто не узнает, — прошептал Штальшмидт.

— Что ж… что ж, пожалуй, ты прав. Только имей в виду, я все равно жду официального рапорта. А насчет приглашения к ужину — говоришь, в восемь?

— В восемь, — подтвердил Штальшмидт. — Я позабочусь о еде, выпивке, развлечениях. Ты хороший парень, Пауль, я всегда это говорил. Наверно, разорву этот проклятый пропуск и забуду, что он существовал.

— Я не стал бы этого делать, — сказал Ринкен. — Полагаю, это было бы очень неразумно. Пропуск — официальный документ, может оказаться множество копий. А если их нет — знаешь, честно говоря, думаю, тебе нужно навести осторожную проверку. Иначе, если эта история всплывет наружу, дело будет очень плохо.

— Ты прав, — сказал Штальшмидт, обильно потея под воротником. — Ты совершенно прав. Я позвоню своему начальнику. Он глуп как пробка, никаких вопросов задавать не станет.

— Думаю, тебе нужно разобраться с этим делом раз и навсегда, — сказал Ринкен. — Пока не получу от тебя вестей, предпринимать ничего не буду.

— Спасибо, — пробормотал Штальшмидт, с каждой минутой все больше ненавидя Ринкена.

— Знаешь, — шутливым тоном сказал Ринкен, — не хотел бы я сейчас оказаться на твоем месте. Нисколько не удивлюсь, если сегодняшний кутеж окажется прощальной вечеринкой — ты даже можешь очутиться в одной из своих камер!

— Господи, — произнес Штальшмидт, — если, по-твоему, это шутка, я невысокого мнения о твоем чувстве юмора. С такими друзьями, как ты, не нужно врагов.