Свен Хассель - Направить в гестапо

Штевер, который подкрался поближе и подслушивал, при этих словах шарахнулся и, бледный, дрожащий, встал у двери, словно готовился к немедленному бегству.

Штальшмидт побарабанил по столу пальцами и, повертев головой, вытянул шею из воротника на несколько дюймов.

— Слушай, Ринкен, не дури! Ни к чему поднимать заваруху! Строго между нами, я позвонил тебе только потому, что не совсем уверен, что пропуск поддельный. Мне кажется, что да, но я хотел проверить и прошу…

— Врешь! Только что говорил, чтобы я организовал их арест, так как они совершенно определенно вошли по поддельному пропуску…

— Нет, нет, я сказал, что подумал…

— Какой там черт подумал! — грубо перебил Ринкен. — Не пытайся вывернуться, Штальшмидт, у меня есть свидетель, который подтвердит это, если понадобится. Он слушал по отводной трубке.

— Пошел он, твой свидетель! — заорал Штальшмидт. — Думаешь, я буду волноваться из-за какого то паршивого свидетеля?

— Будешь или нет, — угрюмо ответил Ринкен, — я уже объяснил, что это дело не имеет к нам никакого отношения. Тебе придется подать официальный рапорт. Ты много раз говорил нам: то, что происходит у тебя в тюрьме, — твое дело, и только твое. Будь у тебя какой-то умишко, эта парочка уже сидела бы под замком. Но поскольку его у тебя нет, и поскольку ты известил меня об этом деле, я должен буду связаться с оберст-лейтенантом Зегеном и обо всем ему доложить. Нам придется вызвать эту парочку на допрос, и мы быстро докопаемся до сути дела — но мне все равно нужен письменный рапорт.

Штальшмидт злобно пнул корзину для бумаг и заставил себя говорить спокойно. Пожалуй, он поступил несколько опрометчиво. Дело пошло не так, как ему представлялось.

— Знаешь, Ринкен, вообще-то ты совершенно прав. Это мое дело, и не надо было докучать тебе. Извини, я не подумал…

— Ничего, — послышался в трубке мурлыкающий голос Ринкена, исполненный благожелательности и самодовольства. — Мы все совершаем ошибки. Я вполне могу поговорить об этом с Зегеном. Только пришли письменный рапорт, вот и все.

— Но послушай, стоит ли тебе тратить на это время…

— Мне вот что любопытно узнать, — перебил Ринкен. — Чью подпись они подделали?

— Билерта.

— Билерта? Ясно. В таком случае дело очень серьезное. Я тут же займусь им даже без рапорта.

— Но послушай…

— Кстати, Штальшмидт, знаешь ты, что формируется новый штрафной полк? Я слышал, там позарез нужны опытные унтер-офицеры. Почему бы тебе не попроситься туда?

— Ринкен, прошу тебя! — Голос Штальшмидта звучал почти раболепно. Громадным усилием воли он ввел в него убедительную нотку. — Не беспокой из-за этого Зегена. Оставь это дело. Честно говоря, я не знаю, подделан ли пропуск, просто у меня мелькнула такая мысль. И вообще, этих людей здесь уже нет, они…

— Уже нет? — весело переспросил Ринкен. — Послушай, Штальшмидт, неужели у тебя не существует никакой системы контроля над входом и выходом посетителей? Создается впечатление, что входить и выходить может кто угодно, будто у тебя картинная галерея, а не тюрьма. Прежде всего, кто впустил этих двоих? Кто выпустил? Кто проверял их документы?

— Я, — раздраженно ответил Штальшмидт. — Сам знаешь, что я. Знаешь, что заниматься такими делами приходится мне. Видит бог, я никому не могу здесь доверять.

Ринкен язвительно рассмеялся.

— Кстати, о доверии. Я думал, Штальшмидт, ты вернешь мне сто марок, которые задолжал. Надеюсь, не забыл о них? Сто марок плюс двадцать четыре процента.

— Не забыл. Я никогда не забываю про долги, особенно друзьям. Но вот какое дело, Ринкен, я сейчас на мели. У меня… у меня было много дополнительных расходов. Новый мундир, новые сапоги. Сам понимаешь — в обносках ходить нельзя. Тем более штабс-фельдфебелю. А какие цены сейчас заламывают! Я заплатил за сапоги вчетверо больше обычного. Притом деньги ты одолжил мне по-дружески, без процентов. Ты ничего не говорил о двадцати четырех процентах.

— Право, ты меня удивляешь, — холодно заговорил Ринкен. — Сперва звонишь с историей о поддельном пропуске, двух бесчинствующих преступниках, которые входят в твою тюрьму, выходят оттуда, и никто не спрашивает у них фамилии, потом начинаешь мямлить о новых мундирах и новых дорогих сапогах, рассчитывая, что я буду за них платить, и в конце концов хочешь зажать долг!

— Нет, нет, только проценты! — запротестовал Штальшмидт.

— Ты должен мне сто марок плюс двадцать четыре процента, — твердо сказал Ринкен. — Ты оспариваешь проценты и отказываешься возвращать сто марок. Это уже слишком. Я поговорю относительно тебя с оберст-лейтенантом Зегеном. И не думай, что это сойдет тебе с рук.