— А почему до сегодняшнего?
— Потому что сегодня мы вступили в Ардял, господин младший лейтенант. Значит, скоро освободим и наше село — Бондицу. Теперь-то мы с Нуцей обязательно поженимся. Она так и не знает, почему я не пришел тогда. Но теперь не нужно будет тайком пробираться домой. Не так ли?
— Да, когда-нибудь мы все наконец доберемся до своего дома.
В ту же ночь рота двинулась по дороге на Клуж, преследуя отступающего противника. И каждый думал о Бондице как о своем родном селе. Только вместо Нуцы в тайниках сердец была Мария, Аникэ или Иоана.
На следующее утро связной доставил приказ: рота младшего лейтенанта Ботяну переходила в подчинение 2-го пехотного полка. А к вечеру по болотам, лесным тропинкам и проселочным дорогам, обгоняя повозки и походные кухни, рота вышла в отведенный ей район.
Несколько раз солдат заставляли возвращаться, говоря, будто их рота демаскирует занятые частями позиции. А артиллеристы даже грозили, что откроют по солдатам огонь, если те продвинутся хоть на один шаг. Пришлось снова возвращаться, делать крюк в несколько километров и по карте и компасу устанавливать новый маршрут. Вдобавок ко всем несчастьям пошел проливной дождь. Колонна двигалась вперед, завернувшись в плащ-палатки, медленно скользя, как огромный червь, сжимаясь при подъеме и растягиваясь при спуске. Идти было трудно: ноги утопали в липкой грязи, в лицо дул сильный ветер с дождем.
Автоматы, ручные пулеметы оттягивали плечи. Когда кто-нибудь останавливался перевести дух, следующие сзади натыкались на него и начинали ругаться.
— Эй, ты, двигайся. Что пялишь глаза на небо?
— Эх, жаль, Илья-пророк освобожден от военной службы. Дать бы ему потащить пулемет при такой погоде, сразу бы успокоился.
В пути иногда встречались раненые с исхудавшими, бледными лицами. Их везли в повозках. На одном из раненых развязался красный от крови бинт, он развевался, как лента, а конец его волочился по грязному мокрому снегу.
— Откуда раненые?
— Из-за Муреша. Весь день нас там колошматила артиллерия. И вот везу я их, сердечных, по этим оврагам и не знаю, довезу ли когда-нибудь до полевого госпиталя.
Пролетевший над колонной снаряд с силой разорвался где-то справа.
— Снаряды у них — страшные, пропади они пропадом, — вмешался в разговор один из раненых. По-видимому, он был ранен легко, так как его лицо, светившееся какой-то затаенной хитрецой, было спокойно.
— Ну что, братец, болит?
— Очень болит, но я доволен, что теперь буду освобожден от военной службы.
— Вот так здорово! Да разве с такими вояками, как ты, мы выиграем войну?! Ты, видно, сам поднял руку из окопа и попросил, чтоб ее прострелили…
— Да? Какой ты умный. Подожди, тебе тоже прострелят, и без всякой просьбы. Доберись только до высоты триста третьей!
Наконец вечером намокшие и продрогшие солдаты добрались до своих позиций. Десятки мигающих огоньков пронзили сумерки: артиллерия противника начала очередной обстрел.
Вражеские снаряды, пролетавшие над позицией, рвались где-то далеко в тылу, их свист, пронзительный и резкий, напоминал визг поросенка.
Не обращая внимания на обстрел, 2-я рота стала рыть окопы. Проносившиеся над головой снаряды заставляли солдат прижиматься к земле.
— Даже траншею не дадут выкопать, пропади они пропадом!
— Жаль, что я не говорю по-немецки. Господин Илиуц, попросите вы их, чтобы они прекратили свою «Лили Марлен»!
— Ничего, ничего, наша тяжелая артиллерия быстро их успокоит!
— И действительно румынская тяжелая артиллерия, как бы рассердившись за то, что нарушили ее покой, ответила мощными залпами.
— Настоящая сырба [32] Румынский народный танец.
, ей-богу!
Всю ночь солдаты рыли окопы. Артиллерийская дуэль то усиливалась, то затихала. На рассвете дождь перестал. Днем работать стало еще труднее, так как окопы были только по пояс и работать приходилось согнувшись или стоя на коленях; землю носили на плащ-палатках и сбрасывали в конце окопа. Грязные, усталые, солдаты были похожи на шахтеров, вышедших из-под земли после ночной смены.
Артиллерия противника вновь открыла огонь. Солдаты уже стали различать калибры снарядов и место их падения.
— Это крупповские, стопятидесятимиллиметровые, могут угодить как раз в штаб корпуса. Бедный господин генерал, лучше бы он остался в Бухаресте и командовал оттуда по телефону. Все равно он не бывает на переднем крае.
— Что ты понимаешь! Генерал свое дело знает. Ты и отделением не сможешь командовать, а у него столько полков и дивизий!
Читать дальше