Михаил Аношкин - Прорыв. Боевое задание

— В медсанбат отправили?

— Так точно.

Курнышев сбоку наблюдал за Андреевым: спокоен, держится свободно, с достоинством. Когда Курнышева назначили командиром роты, сержант некоторое время исполнял обязанности командира взвода, до приезда Васенева. Однажды роту подняли по тревоге ночью, тревога была учебная. Каждый взвод получил задание. Сложность его состояла в том, что ночью надо было пройти километров двадцать по совершенно незнакомой местности — по азимуту. Курнышев тогда плохо знал сержанта и боялся за него. За учением наблюдал командир батальона, и Курнышеву не хотелось ударить в грязь лицом перед начальством. Поэтому решил идти со взводом сержанта. Два других взвода возглавляли лейтенанты, и он за них был спокоен. Курнышев не мешал сержанту, не вмешивался в его распоряжения, но время от времени сверял по своему компасу маршрут. Сержант с пути не сбился ни разу, все приказы его были правильны и логичны. Взвод к назначенному месту вышел первым и получил благодарность комбата. Тогда Курнышев и заинтересовался Андреевым, посмотрел его личное дело, а потом вызвал на откровенный разговор. И если бы не было известно, что в роту едет лейтенант Васенев, он бы стал настаивать перед командованием, чтоб Андреева оставили командиром взвода.

Сегодня Курнышев получил приказ откомандировать в распоряжение штаба фронта, в отдел, ведающий партизанским движением, пять человек во главе со средним командиром — для выполнения особого задания в тылу врага. Курнышев оказался в затруднительном положении. Командир первого взвода лейтенант Воронин совсем недавно вернулся из партизанского края, где тоже выполнял особое задание. Посылать его снова было бы просто бессердечно. Командир третьего взвода лежал в медсанчасти. Оставался один Васенев. А к нему у Курнышева и до этого не лежала душа, а после рапорта вообще на него смотреть не хотелось. Надо же — обвинить пострадавшего бойца в таком тяжком грехе — членовредительстве!

Еще в штабе Курнышев заикнулся было о том, что есть у него подходящий сержант, толковый боевой парень — нельзя ли его поставить во главе группы? Но ему этого сделать не разрешили.

Сейчас Курнышев исподволь рассматривает сержанта и думает — сказать ему про задание или нет. Он твердо решил послать Андреева вместе с Васеневым. Хоть будет уверен, что Васенева есть кому подстраховывать.

— Рапорт я верну Васеневу.

— Спасибо, а то некрасиво получается.

— Как настроение у ребят?

— Боевое, товарищ капитан. Ждут не дождутся, когда на настоящее дело пошлют.

— А разминирование разве не настоящее?

— Настоящее, конечно. Только ведь как бывает, товарищ капитан, — дело, которое ты ждешь, всегда романтичнее и серьезнее.

— Это, пожалуй, верно, — улыбнулся Курнышев, — верно подметил. Так вот о настоящем деле — оно близко, даже ближе, чем ты думаешь.

— Товарищ капитан!

— Погоди радоваться. Полетят пятеро. Группу возглавит Васенев, ты будешь у него заместителем.

— Есть!

— Ребят подбери надежных. Но пока молчок. Васеневу еще не говорил. Я его сейчас вызову. Когда от меня вернется, тогда и подбирайте.

— Их подбирать нечего, подобраны.

— Вместе с лейтенантом обмозгуйте. Кто же?

— Ишакин, Качанов и Трусов.

— Трусов?

— Отличный подрывник. Талант у человека.

— Тебе видней.

Перед отбоем вся рота была взбудоражена новостью, только и говорили об особам задании и завидовали тем пятерым счастливчикам, которые завтра-послезавтра отправятся в тыл врага. На кого же падет выбор?

Григорий Андреев никогда не мучился бессонницей. А в эту ночь не мог уснуть. В землянке барачного типа темно, лишь в самом конце, у входа, слепо коптит ночничок. Там клюет носом Лукин. Тень от дневального, огромная и чудовищная, распласталась на ребристой стене и потолке. От мигания ночничка она вздрагивает, будто живая.

В землянке душно от разгоряченных тел, запаха бензина. Раздается заливистый храп, свирельное посвистывание и невнятное бормотание спящих. В слепых полуокнах скребется ветвями кустов летняя ночь.

Андреев лежит на спине. Считает в уме до сотни и больше, но сон не идет. Иногда Григорий кратковременно проваливается в сладкое небытие, но мысли побеждают сон и полностью овладевают Андреевым.

То перед глазами встает Женька Афанасьев с покалеченной ногой, враз осунувшийся, бледный, как отбеленное полотно, кажется, что у него вместо лица маска.