Михаил Аношкин - Прорыв. Боевое задание

Но тут старший лейтенант вспомнил еще про одну новость, которую ему сообщили в штабе. Курнышев повеселел и крикнул связному Воловику, живущему в прихожей части землянки, отгороженной фанерой:

— Поди-ка сюда, Степан!

Степан, мешковатый малый лет тридцати, чуть сутулый и очень услужливый, появился тотчас же из-за перегородки и вытянулся перед командиром.

— Я видел у тебя запасные звездочки, — сказал Курнышев и повел левым плечом, показывая для чего они ему нужны — звездочки для погон.

— Опять потеряли, товарищ старший лейтенант? — сокрушенно вздохнул Воловик и ворчливо, как это привыкли делать связные, находящиеся с командирами на короткой ноге, сказал:

— На вас не напасешься. У меня уж и запаса никакого не осталось.

— Протри глаза свои, Воловик! — с деланным возмущением проговорил Курнышев.

Воловик, догадавшись, наконец, обо всем, с неожиданным проворством вскинул глаза, плутоватые и быстрые, зыркнул ими по погонам командира. Увидев, что все звездочки на месте, вдруг расплылся в широкой улыбке, обнажив крепкие желтоватые зубы.

— На такое дело не жалко! — воскликнул он. — На такое дело последнее энзе отдам!

И он кинулся за перегородку к своему тайнику. Потом он старательно проколол на погонах командира дырочки, для такого дела у него и шило нашлось, и аккуратно приделал звездочки. Воловик принял стойку «смирно» и сказал проникновенно:

— А теперь поздравляю, товарищ капитан.

— Спасибо, Степан. Неплохо бы это событие отметить, а?

— Так точно!

— Ну, тогда неси баклагу со спиртом.

Курнышев достал из вещевого мешка банку говяжей тушенки, нарезал мелкими ломтиками хлеб. Воловик положил на стол алюминиевую флягу в чехле и жестяную кружку.

В дверь постучали.

— Да, да! — разрешил войти Курнышев. Появился сержант Андреев и, вскинув к пилотке руку, четко произнес:

— Товарищ гвардии старший лейтенант!

Курнышев бросил на стол финку, которой распечатывал консервы, и весело отметил:

— Отставить, сержант. Доложите, как полагается.

Андреев заметно смутился, поправил под ремнем гимнастерку, автомат за спиной, проверил все ли пуговицы на гимнастерке застегнуты. Но все было в порядке, и он снова приложил руку к пилотке:

— Товарищ гвардии старший лейтенант!

— Да ты погляди на меня, как следует. Где твоя наблюдательность?

Только теперь Андреев сообразил, в чем загвоздка и почему командир роты дважды отменил его рапорт. Улыбнувшись, Андреев звонко проговорил:

— Товарищ гвардии капитан! Разрешите обратиться?

— Разрешаю. Только уговор — о делах потом. Уж коль ты тут подвернулся, выпьешь с нами.

— Неудобно, товарищ капитан...

— Чего ж неудобно? Наркомовские сто граммов ты все равно каждый день получаешь — разрешено. А у меня радость. Не хочешь за мое новое звание выпить?

— Хочу.

— Это другой разговор.

Курнышев плеснул в кружку спирту, придвинул к сержанту:

— Пей! — кружка была одна.

— Поздравляю, товарищ капитан.

Андреев чуть не задохнулся — спирт ему не приходилось пить. Потом выпил Воловик. Курнышев свою долю опрокинул в рот залпом и сглотнул ее за один раз. Когда закусили, капитан разрешил:

— Теперь говори.

— Афанасьев у нас подорвался.

— Знаю, Васенев докладывал.

— Понимаете, товарищ капитан, даже как-то неудобно. Я встретил лейтенанта, когда он от вас шел. Он считает, что Афанасьев нарочно встал на мину. Он сказал, что подал вам об этом рапорт.

— Да, есть такой рапорт.

— Это неправда, товарищ капитан. Я Женю Афанасьева знаю давно, мы с ним в мостопонтонном вместе служили, я ему верю, как самому себе. Готов за него поручиться перед кем угодно.

— Говорят, Афанасьев в последние дни как-то странно вел себя?

— Понимаете, какая незадача, — сокрушенно качнул головой Андреев, — тут я маху дал.

— Как ты?

— А вот как. Видел же, что Женька сам не свой ходит, нельзя его было допускать к разминированию, а я смалодушничал. Думал обойдется.

— Объясни.

Андреев из кармана гимнастерки вытащил письмо Ефросиньи и отдал капитану. Тот прочитал, потер в задумчивости подбородок и произнес:

— Дела-а-а...

Какие все-таки это разные люди. Васенев, не разобравшись толком, основываясь только на своей подозрительности, готов был погубить бойца. Курнышев ведь отлично понимал, что бы ожидало Афанасьева, подтвердись обвинения лейтенанта. А вот сержант виновником «ЧП» считает себя. По форме-то он, пожалуй, и не виноват, а по-существу, по-человечески — да. Если видишь, что с другом творится что-то неладное, то приди ему на помощь. Сержант не побоялся признать свою вину.