Михаил Аношкин - Прорыв. Боевое задание

— Правильно, — сказал Лукин.

— В первом же бою старшина стал добывать оружие. Шальной немец выдвинулся к нам ближе, мы его стукнули. Вот старшина и пополз, чтоб автоматом его завладеть. Уже добрался, взял автомат, а тут его немцы и убили.

— Вот тебе и правильно, — отозвался Ишакин.

— Конечно, правильно! — подтвердил Мишка.

— А человека нет, да? — ощерился Ишакин. — Почему бы этот автомат не подобрать после боя?

— Разве дело только в автомате? — спросил Андреев.

— А в чем же?

— B долге, в чести.

— Трудные для Ишакина понятия, — вставил Васенев.

— Трепалогия, товарищ лейтенант, — зло возразил Ишакин. И вдруг Мишка зашипел:

— Тихо, братцы!

Разговор оборвался, и ясно стало слышно, что где-то играет духовой оркестр. Радио? Нет, не похоже, вишь, как заметно вздыхают трубы. Лукин толкнул Качанова в бок:

— Играют, а?

Теперь уже все отчетливо слышали, что духовой оркестр играл вальс «Амурские волны».

— Можно на разведку, сержант? — спросил Мишка.

— Почему ты меня спрашиваешь?

— Виноват! Разрешите, товарищ лейтенант?

Васенев для важности помешкал, но все-таки разрешил. Андреев даже удивился: как он на это решился? Мишка, закинув за плечо автомат, подмигнул Лукину и выбрался из садика на улицу. Вернулся быстро и был очень возбужден.

— Хлопцы! — сказал он, сияя, как медная пуговица. — Хотите верьте, хотите нет — танцы! Провалиться мне на этом месте — танцы под духовой оркестр.

— Вот это да! — вздохнул Лукин.

— Здесь недалеко культурный садик, есть танцевальная площадка. А девчонки — закачаешься, так бы и остался до конца войны. Хлопцы, куда мы попали?

— Кому война, кому мать родна, — вставил Ишакин. — Шумишь тут со своими танцами.

— Лежи ужо! — огрызнулся Мишка и к Васеневу елейным голосом: — Товарищ лейтенант, на один танец, а? На один, а?

— Отставить, Качанов!

— Иэх-х! Жаль!

— Не переживай, — улыбнулся Андреев. — Напрасно нервы портишь. Видишь, старшина идет? За нами.

— Уже?

И в самом деле, старшина с противогазом и с красной повязкой на рукаве спешил к гвардейцам.

— Кажется, он хочет доложить, что карета подана, — вздохнул Качанов. — Ну, что ж, мы, сержант, готовы. Потанцуем потом, когда вернемся.

Парашютистов ждала полуторка, а на аэродроме — вместительный тихоходный «Дуглас».

«Дуглас». В утробе его, возле двери, у противоположного борта, высился штабель простеженных, как телогрейки, продолговатых мешков защитного цвета. То мягкие парашютные мешки, в которых партизанам сбрасывали продукты и боеприпасы. Видимо, в одном месте летчики сбросят парашютистов, а в другом — мягкие мешки.

Командир «Дугласа», высокий, с черными усиками грузин в меховых унтах, усадил гвардейцев вдоль правой стенки — Васенев сел от двери первым, а Лукин — последним.

Перед посадкой грузин придирчиво осмотрел своих новых подопечных, остановился возле Лукина, покачался на носках и спросил:

— Послушай, дорогой, ты куда собрался? Скажи, пожалуйста, куда?

Лукин растерянно оглянулся на Васенева, не понимая, чего хочет от него летчик. Как это куда собрался? Разве это секрет?

— Почему молчишь? К бабушке в гости собрался, да? В туристский поход собрался? Почему вещевой мешок повесил сбоку? Посмотри, как у них!

Лукин, конечно, немножечко слукавил. Вещевой мешок полагалось пристроить на груди, а Лукин умудрился приладить сбоку, справа.

— Убиться хочешь, да? — не унимался капитан корабля, и Лукин, покраснев, приладил вещмешок на груди, а поверх пристроил автомат.

Сейчас грузин взял у Васенева вытяжную фалу и защелкнул карабинчик за металлическую трубку над головой. Таким же образом зацепил фалы у других гвардейцев.

В центре самолета возвышалась тумба, над ней в потолке зияла круглая дыра, покрытая сверху стеклянным колпаком. Перед вылетом на тумбу встал летчик, по пояс очутившись в стеклянном колпаке, и только теперь Андреев догадался, что купол сделан для наблюдателя. Из него можно было вести круговое наблюдение и стрелять из спаренного авиационного пулемета. Купол мог вращаться вместе с пулеметом.

Удивительное дело, пока было неясным назначение купола, до тех пор Григорий сохранял относительное спокойствие. А тут будто что-то прорвалось внутри, и ему стало не по себе. Почувствовал себя беспомощным и уязвимым. Если до этого не думал ни о чем, то теперь мысли вокруг тревожного и роились. Не было сил от них избавиться.