Свен Хассель - Легион обреченных

От безумия меня спасало лицезрение Старика и Порты. Стоило только взглянуть на них, сидящих, совершенно не реагируя на грохочущий оглушительными взрывами ад, и я успокаивался. Старик покуривал трубку. Порта играл на флейте, на коленях у него лежал свернувшийся кот Сталин. Никто, даже сам Порта, не мог слышать ни единой ноты этой музыки, но он сосредоточенно играл, не обращая внимания на грохот. Может, он достиг такой степени отрешенности, что все-таки слышал свою игру.

На четвертый день утром в нашем блиндаже появился фон Барринг. Выглядел он еще больше нездоровым, чем обычно. Старик сказал, что страдает тяжелой формой дизентерии и вынужден большую часть дня сидеть со спущенными брюками. Кроме того, у него стали отказывать почки. Судя по виду, жить ему оставалось мало.

Он протянул Старику листок бумаги, там было написано:

«Нужно накормить людей. Я уже отправил за едой четыре группы, но они не вернулись. Может, ты с двумя товарищами сделаешь попытку? Доставить еду необходимо. Вы трое — моя последняя надежда».

Мы поглядели друг на друга и на фон Барринга, устало сидевшего, обхватив руками голову. Старик пожал плечами и кивнул. Фон Барринг поручил ему доложить в штабе, что наша телефонная линия уничтожена снарядами.

Мы увидели неописуемое зрелище, когда с термосами на спинах нырнули в полуосыпавшуюся траншею. Она походила на вспаханный лунный ландшафт. С темного неба шел непрестанный дождь из огня и стали. Тучи нависали угрожающе низко. Старик обеспокоенно указал подбородком вверх. Порта равнодушно кивнул, и мы вылезли из траншеи.

У нас ушло семь с половиной часов на то, чтобы преодолеть зону артобстрела в четыре километра шириной, и семь, чтобы вернуться с полными термосами. Там был горох со свининой.

Сами мы поели на полевой кухне. Мы ели, ели и ели, пока даже повара не стали качать головами. Порта сунул по куску горячего вареного мяса в оба кармана брюк, заметив, что надо подумать и об ужине. Термосы, когда мы надели их на спины, казались ужасно тяжелыми. Порта посадил Сталина в нашитый поверх шинели карман, и рыжий кот с привязанной к голове пилоткой сидел, выглядывая через край.

Мне пришлось сражаться и под землей. Русские стали подкладывать мины под наши позиции. Если приложить ухо к полу блиндажа, слышны были удары их кирок. Нам поставили задачу прокопаться туда, убить их минеров и подложить мины под позиции русских.

Мы залегли в минной галерее и слышали, как работают русские: тук, тук, тук.

Внезапно наступила тишина. Мы прислушались, все наши чувства были обострены до предела. Закончили они, и услышим мы вскоре приглушенный грохот, после которого земля обрушится на нас?

Мы прислушивались четверть часа, это долгий срок для ожидания в полном безмолвии звука, который все не раздается.

Мы прислушивались час.

Потом стук раздался снова. Это походило на продление жизни. За спиной у меня Старик глубоко вздохнул с облегчением.

Мы приготовились к бою.

Старик зашептал молодым и неопытным:

— Смотрите, ни в коем случае не бейте ножом между ребер, лезвие застревает. Наносите удар в шею или в живот, предпочтительно в пах под углом, и вытаскивайте лезвие с рывком вверх.

Мы осторожно двинулись по длинному туннелю, местами такому низкому, что приходилось ползти на брюхе. Свернув за угол, едва не наткнулись на четверых русских, они лежали метрах в трех, деловито работая кирками. Мы бесшумно подкрались к ним сзади и закололи. Вокруг в ходах сообщения лежали наши люди, поджидая русских саперов; те подползали, издавая крысиный запах. Старик, Порта, я и еще шесть человек поползли к концу туннеля, откуда увидели за работой группу из восьми Иванов. Мы все прижались к стене, и Порта окликнул их по-русски:

— Товарищи, быстрее, поднимаемся. Прибыла смена.

Русские удивленно воззрились в туннель, но нас не видели. Один из них спросил:

— Всем подниматься?

— Да. Побыстрее. Все остальные уже наверху. Ждут вас.

Когда они поравнялись с нами, мы их прикончили. Наши ножи сверкали в тусклом свете фонарей русских. Один из них ухитрился вогнать короткую кирку в живот нашему парню, тот начал кричать, и нам пришлось перерезать ему горло.

Они приготовили для нас много взрывчатки.

В один из тех дней мы похоронили Плутона. Голову найти не смогли, но все остальное было на месте.

Двадцать седьмому полку выпало оставаться в эвакуированном секторе сто двадцать километров длиной, чтобы замаскировать большое отступление. На этих позициях стояли сборные домики, и нам предстояло в течение ближайших суток топить печи, чтобы из труб шел дым. Нашей роте отвели двадцать километров; нас было двести человек. Мы получили строгий приказ не оставлять этих позиций ни при каких обстоятельствах, если только русские не ворвутся в наши траншеи.