Анатолий Иванкин - Конец «Гончих псов»

Отчаянный пилот успел сделать свое дело: когда они подбежали к машине, «опель-капитан» полыхал вовсю.

— Мой паек! — крикнул Эрвин и ринулся в горящую машину.

Шофер еле удержал его.

В октябре Эрвин получил телеграмму с известием о гибели родителей. Карл проводил его до вокзала.

— Не задерживайся надолго, — попросил он. — Думаю, что ты сделаешь все необходимое за неделю.

— Спасибо, Карл, — вяло поблагодарил Эрвин, беря из его рук чемодан, и, ссутулившись, полез в вагон.

Эрвин вернулся раньше срока. Узнав об этом, Карл прихватил бутылку и направился к приятелю выразить свое соболезнование.

Еще в коридоре он услышал лондонскую настройку — три торжественно-грозные ноты. Затем диктор Би-Би-Си заговорил на чистом берлинском диалекте:

— Гитлер — политический авантюрист, обладающий нюхом угадывать выгодные для себя тактические решения в политической конъюнктуре. Он, несомненно, обладает талантом демагога-пропагандиста и фанатическим упорством. Но, не имея ни систематических знаний, ни исторического мышления, он абсолютно не понимает законов общественного развития. Вдобавок этот человек лишен чести, морали, совести и сдерживающих начал…

Карл вошел в комнату и выключил приемник.

— Радио у тебя орет на всю округу. Ты что, пьян?

— Не сильнее, чем обычно, — ответил Эрвин, поднимаясь с постели, на которой он лежал в одежде.

Эрвин осунулся, как после перенесенной болезни.

— Прости меня, — сказал Карл, ставя на стол бутылку, — но я не буду тебе говорить пустых слов утешения.

— Верно! Давай лучше выпьем за их память. — Эрвин принес второй бокал. — Я которые сутки не могу уснуть. Ни к черту нервы стали.

— Похоронили?

— Предал земле… Так густо бомбы кладут во время «ковровых бомбометаний», что и убежища не помогают. — Эрвин помолчал, как будто что-то вспоминая. — Разбомбили «Адонис». Прямые попадания крупных бомб. Укрытия, что были в подвалах ресторана, еще не откопали. Заходил к Ильзе и Дорис. Соседи говорят, что они не возвращались домой с того вечера. Наверное, вместе их завалило.

Выпили молча.

— У меня, кроме тебя, никого не осталось… — тихо произнес Эрвин.

— Отдыхай. — Карл пожал ему руку и вышел.

Эрвин пил еще два дня. На третий день Карл вынужден был зайти к нему снова.

— Ты думаешь выходить на службу? — спросил он, сбивая настройку Би-Би-Си, что-то болтавшей об убийстве Роммеля эсэсовцами за причастность его к «событиям 20 июня».

Эрвин сел, опустив ноги с кровати. Лицо его заросло рыжеватой щетиной. В глазах через пьяный блеск проглядывала тоска.

— Зачем я тебе на службе? Чтобы еще сделать в мире десятка три-четыре новых вдов и сирот? Бесполезно все это. Война наша проиграна. Да ты это понимаешь и сам, только не хочешь признаться. Прячешь голову, как страус. Бедная Германия, куда тебя завели безумцы, захватившие власть?

— Перестань, Эрвин! За такие слова сейчас могут поставить к стенке!

— А мне теперь все безразлично. Я жалею об одном — что так долго оставался идиотом. Нужно было раньше сдаться в плен. А теперь на моих руках слишком много крови. Еще бы — кавалер Рыцарского креста.

— За каждую твою фразу тебя могут приговорить к смерти…

— Плевал я на все! Ты должен выслушать меня до конца…

— Нет, нет, Эрвин! Ты просто не в себе. Выспись хорошо и завтра приходи на службу.

На пороге комнаты Карл оглянулся. Эрвин сидел, закрыв лицо руками, и раскачивался, словно от боли. — Может, тебе прислать врача?

— Мне нужнее священник…

Назавтра Эрвин на службе не показался. На телефонные звонки тоже не отвечал.

«Что с ним творится?» — думал Карл, стучась в дверь, закрытую на ключ изнутри. Пришлось ее взломать. Самые худшие опасения Карла подтвердились: Эрвин сидел в залитом кровью кресле. На полу валялись пистолет и разорванный в клочья билет члена НСДАП.

После похорон Эрвина в полученной корреспонденции Карл обнаружил его письмо. По-видимому, Эрвин боялся, что оставленная записка может не дойти до адресата, и доверил ее почте.

«Не вижу иного выхода, — писал он. — Это наиболее логический конец. Возмездие за службу кровавому маньяку. Если бы мог, прихватил бы с собой и его. Ну да ладно! Мы и так с ним скоро встретимся в пекле.

Прости, что ухожу раньше. Я не зову тебя с собой. Подумай о том, как сохранить себе жизнь. Она может пригодиться для новой Германии, когда не будет мерзавца Гитлера. Заклинаю, пока не поздно — уходи от них».

— Поздно, Эрвин, поздно! — сказал Карл так, словно приятель мог его слышать.