Ганс Шерфиг - Замок Фрюденхольм

Литератор, доктор Хорн — частый гость в пасторской усадьбе. Это старый друг пастора и его товарищ по гимназии, где в условиях здоровой дисциплины свободно развивались природные таланты. Он холостяк, человек независимый, без постоянной должности или определенной занятости, и, когда ему вздумается, он разъезжает по стране и за границей. В усадьбе пастора он желанный гость, может приезжать без предупреждения. Его комната в мезонине всегда ждет его. Дети зовут его дядей.

Мужчины сидят в гостиной пастора, выходящей в сад, и слушают, как Гитлер кричит в радиоприемнике и немцы ревут: «Sieg Heii! Sieg Heil! Sieg Heil!»

— Я преклоняюсь перед его идеализмом, — говорит пастор Нёррегор-Ольсен, — и восхищен его способностью воодушевлять людей. Но меня отталкивает — да, извини меня за прямоту,—меня отталкивает его грубость. В нем есть что-то вульгарное.

— Его надо видеть, когда он выступает, — возражает Харальд Хорн. — Я ведь много раз видел его, когда бывал в Берлине на больших собраниях во Дворце спорта. Нельзя представить себе всю силу его личности, если не видеть его своими глазами. Замечательное зрелище! Он совсем не вульгарен. Он человек вполне светский, широкой натуры.

— Не подумай, что я недооцениваю его, — говорит пастор. — Я поистине прихожу в восторг, когда слышу у себя в комнате шелест крыл мировой истории. Подумать только, если бы люди могли слышать по радио Наполеона, когда он обращался к своим гренадерам! Но Наполеон был личностью иного склада. По крайней мере так говорят. Муссолини тоже не похож на Гитлера, он ярок, величествен; должен признать, что именно ему отдал я свое сердце! Величие Гитлера я тоже признаю — отчасти. Он появился, как сказочный принц, в нужный момент, в минуту грозной опасности. Я преклоняюсь перед его гением. Но есть что-то плебейское в его облике, быть может, это от усиков, а возможно, потому, что он говорит по-немецки.

«Sieg Heil! Sieg Heil! Sieg Heil!» —орет радио.

— Ты совсем как твой ютландский коллега, пастор и поэт,—говорит литератор.—Он точно так же не может устоять перед Муссолини.

— Я не поэт, — скромничает пастор. — Я только чуточку писатель. Я пишу в нашей церковной газете.

«Я благодарю немецкий народ, сделавший меня своим избранником, фюрером в той борьбе, которая будет творить пятисотлетнюю или тысячелетнюю историю не только Германии, но и Европы, даже историю всего мира!» — орет фюрер по радио.

И оба собеседника на минуту прекращают разговор, чтобы послушать фюрера.

Потом Харальд Хорн продолжает:

— Я не национал-социалист, ты это знаешь. Но я спрашиваю: что было бы с нами, если бы в Европе не было Гитлера? Мы пали бы жертвой коммунизма! Оказались бы в Азии! Он спас не только Германию, но и всех нас!

Пастор кивает головой:

— Да, да. Мы, несомненно, во многом обязаны ему.

— Очень легко критиковать его методы, — продолжает Харальд Хорн. — Наши культуртрегеры найдут, на что пожаловаться. Но без Гитлера коммунизм раздавил бы нас. А что касается методов, то найдется и на собаку палка! Дело идет о нашей культуре, о христианстве!

— Да, — говорит пастор. — А разве Гитлер не католик?

— Католицизм тоже ведь христианство, — улыбается доктор Хорн.

— Вот как? Не знаю, не уверен.

Рев по радио усиливается. Бьют барабаны, раздается громкий топот сапог.

— Но я боюсь войны, — говорит пастор Нёррегор-Ольсен, — Послушай этот рев и барабанный бой! Неужели война неизбежна?

— Только не здесь, не в Европе, — отвечает Харальд Хорн, — Война будет развязана на Востоке. Против большевизма!

— Дай всемогущий боже, чтобы это так и было! — восклицает пастор, молитвенно складывая руки.

В этом году уродилось много фруктов и овощей. Яблоки были крупные, блестящие и душистые. Ветви деревьев ломились от их тяжести. У старушки Эммы лук- порей был толще, чем когда-либо, несмотря на разрушения, нанесенные графским трактором. Тыквы у садовника разнесло до невероятных размеров. Всего было гораздо больше, чем нужно.

Жена Мариуса Панталонщика варит варенье, ей осада не страшна.

— Мой муж очень любит варенье, — говорит она. — Больше всего из слив. Хорошо и рябиновое желе и мармелад из шиповника. А компот из груш — самый лучший десерт, если нежданно пожалуют гости.

Гости у Мариуса Панталонщика бывали редко.

Лето затянулось. Даже в конце сентября было по-летнему жарко. И вечера и ночи были теплые. Как чудесна жизнь! Но многим пришлось в этом году сложить головы. Многим молодым, еще не успевшим пожить. А жизнь так хороша, и мир так прекрасен.