Милош Крно - Лавина

— Придерживаться системы двух линий обороны, приготовиться к бою.

Он провел ладонью по седым волосам и обратился к фельдфебелю:

— Пусть тотчас же принесут все мои вещи. Сюда, разумеется. Что вы так смотрите?

В канцелярию влетел молодой офицер. Отдав честь, он встал по стойке «смирно» и доложил, что два венгерских взвода взбунтовались и перешли на сторону партизан.

Генерал резко повернулся и ушел в свой кабинет.

— Шульце, — закричал он оттуда, — принесите мне коньяк!

Потом уселся на стул, а когда Шульце появился в комнате, ухмыльнулся:

— Хорошенькие же у нас союзнички! Кругом враги… Ну, это политика, а мы ведь солдаты, не правда ли?

Он немного подумал и добавил:

— Я рад, что так же обстоят дела и на участке у генерала Вальтера, не будут ругать одного меня. — Выпив из массивной граненой рюмки коньяку, он обреченно высморкался, а потом улыбнулся: — Если так дело пойдет и дальше, то скоро мы будем воевать на своей территории.

Тем временем на верхнем конце Погорелой затрещали автоматы и раздались первые взрывы гранат. Трассирующие пули вспарывали серую редеющую тьму. Стекла в окнах комендатуры дрожали, а далеко-далеко на востоке начало светать.

Партизаны отряда «За освобождение» ночью перед атакой на Погорелую окружили прилегающую к ней часть долины. Окопы, которые должны были защитить немцев от партизан, тянулись вдоль леса между крайними выступами Кечиек и ручьем с лугами, расположенными выше Верхней Дубравки, примерно в трехстах шагах от елей на опушке и в трех километрах от Погорелой.

Растрепанные тучи плыли, как плоты, от гор к Вагу, загораживая зеленоватые звезды. Луна вышла только после полуночи. Тучи растаяли перед ней, и на тяжелой, покрытой грязью земле заблестели лужи, оставшиеся от растаявшего позавчера снега.

Было тихо, лишь время от времени слышалось хлюпанье грязи на дороге, плеск воды в окопе и тихое потрескивание напоенных дождем веток на опушке леса. Недалеко от окопов раздался лай. Между стволами просвистела одинокая пуля. Тьму, словно гигантская раскаленная коса, рассекал движущийся по кругу луч немецкого прожектора.

Ровно в половине третьего ночи за горами загремели орудия, а через двадцать минут снова замолчали.

— Слышишь, артиллерийская подготовка? — шепнул Грнчиар Феро Юрашу и подсел к нему на пень между двумя громадными елями. Заметив, что Феро Юраш дрожит всем телом, он спросил его: — Что, замерз?

Юраш свирепо сверкнул глазами и пробормотал со злостью:

— Болван, кому же теперь холодно? Это от нетерпения.

Он ощупал гранаты, подвешенные к поясу. Ему хотелось поскорее избавиться от них, расшвырять их в немцев. Гады, дочь его убили, ну он с ними посчитается!

Грнчиар, будто прочитав его мысли, попытался утешить:

— Начнем в четверть четвертого, я носил записку тому самому лейтенанту, у которого есть радио.

— Знаю, — отрезал Юраш и вытащил из кармана часы.

В свете спички, заслоненной левой рукой, забелел циферблат: три часа. Спичка медленно догорела между пальцами, и Юраш закрыл глаза. Он жил уже будущим. В его мыслях было на четверть часа больше. Сидя на пне, он видел себя ползущим во главе первой группы к окопам, поднимающимся во весь рост и бросающим первую гранату.

Четырнадцать минут! Бывают дни, когда минуты летят незаметно. Они проносятся, словно ласточки, и почти ничего не меняют. Но бывают и такие дни, когда несколько минут, мучая душу, тянутся как тяжело нагруженная, увязающая в песке телега.

Те двенадцать минут, которые еще оставались, не были для Феро Юраша пятой частью часа, не были они и сантиметровым путем большой стрелки по циферблату его часов. Они вобрали в себя годы его жизни. Сколько мыслей пронеслось за это время в его голове, какие чувства переполняли его сердце!

Может быть, он будет убит. Что станет тогда с его семьей? Жена, двое мальчиков… Наверное, он уже не увидит утренний рассвет.

Тоска холодными клещами сжала его сердце. Он подумал о Светлове. «Эта операция является кульминационным пунктом нашей партизанской борьбы, борьбы за освобождение» — так он им сказал.

Юрашу стало стыдно. Как он радовался этому дню и как был доволен, когда узнал, что его поручение, переданное через Приесолову Имро, подняло на ноги лучших людей Погорелой! Они установили с лесом телефонную связь, рассказали им все о неприятеле, испортили бензин. Это ведь было более тяжелым делом, чем то, что ждет его. Ох, как он когда-то недооценивал Имро, как несправедлив был к нему!