Милош Крно - Лавина

Она взяла рюкзак. Елена, подавая ей руку, не выдержала. Она лукаво прищурила глаза и дружеским тоном спросила:

— Ну а твой приятель, по крайней мере, красив?

— Наверняка красивее, чем все твои, — отрезала Мариенка и, сжав губы, выбежала из мансарды.

«Какая пустота!» — думала она, сбегая вниз по лестнице. Она простилась с женой лесника, которой с трудом удалось заставить Мариенку взять с собой овечий полушубок, и сбежала вниз со склона по узенькой, вытоптанной дорожке.

К счастью, перед сторожкой она увидела сани, в которых ехали три партизана. Пегая лошадка остановилась и пронзительно заржала, из ее трепещущих ноздрей вылетали облака пара.

Впереди в ватнике сидел Светлов. На голове его была серая папаха с красной звездой. Он взял из рук Грнчиара вожжи и оглянулся назад, где сидел капитан Хорват. Рядом с ним было свободное место, и Хорват кивнул Мариенке, чтобы садилась рядом.

— Мне надо в Стратеную, — сказала она и прыгнула в еани.

Светлов дернул вожжи, и сани заскользили по заснеженной дороге, оставляя за собой две блестящие полосы укатанного снега. Солнце стояло высоко, и вся долина светилась белым пламенем, сверкала всеми цветами радуги. Светлов обернулся к Мариенке и принялся расспрашивать ее, кто она и зачем ей надо в Стратеную. Когда она сказала, что жила в Погорелой, Светлов спросил ее, знает ли она Янко Приесола.

— Да, — покраснела она, — мы были знакомы еще детьми…

Потом она вкратце рассказала, что делала в Бистрице. Ее рассказ привел Светлова в восторг:

— Это замечательно, что вы декламируете. В Железновцах нам надо наладить культурную работу. Мы и учителя ищем. В Стратеной есть дети, нужно о них позаботиться, — добавил он в смущении с сильным русским акцентом.

Мариенка удивилась: им нужен учитель? Кто бы мог сейчас об этом думать!

— Нет, — прервал ход ее мыслей Светлов. — Мы лучше оставим вас в Железновцах. В Стратеной справимся сами, там у нас поэт Звара.

— Как раз его я и ищу! — воскликнула Мариенка, готовая от радости обнять этого замечательного партизана, который заботится о детях.

Светлов лукаво усмехнулся и заметил:

— Звара ушел на операцию, вернется дня через три. — Он натянул вожжи, сдерживая перешедшую в галоп лошадь, и добавил: — Ему предстоит трудное дело.

Мариенка приуныла. Хорват покосился на нее и, увидев выражение ее лица, улыбнулся:

— Не бойтесь, барышня, он молодец, наверняка вернется.

Печаль охватила ее: а вдруг она его не увидит? Но из этих дум ее вывел голос Светлова. Светлов по-русски попросил Хорвата, чтобы тот пока устроил девушку в Железновцах, о ее работе они поговорят позже.

Мариенка впервые после долгого перерыва услышала русскую речь. Она напрягала слух, прислушиваясь. Неожиданно она вспомнила партизанку Наташу, которой дала букет роз.

«Что она теперь делает? — подумала Мариенка. — Кто знает, не погибла ли она под Бистрицей, ведь последние бои были особенно жестокими».

Сани пролетали мимо источников минеральной воды, и взгляду Мариенки предстали небольшие деревянные виллы Железновцев, в которых богачи когда-то проводили летние дни. И она жила здесь под самой горой, в вилле «Голубая горечавка».

Уже тогда она видела бьющее в глаза несоответствие между возвышенной, радостной природой и скучающими лицами курортников, которые прохаживались, заложив руки за спину, по обсаженным елочками узким улочкам и коротали долгие часы за обедом и ужином разговорами о деньгах, о протекциях в учреждениях и школах, о выгодных покупках земельных участков, о непокорных рабочих. Она не могла понять и своего дедушку Линцени, которого вовсе не приводили в восторг прогулки в сказочном лесу, устланном мягким мхом, и который всякий раз начинал свое: «Знаешь, Мариенка, если сложить весь лес, которым владеем я, твой папаша и вся наша семья, то окажется, что каждый четвертый ствол принадлежит нам. Ты понимаешь, что это значит?»

Так выглядели когда-то Железновцы, а теперь здесь другие люди, совершенно другие. У каждого винтовка за спиной, фуражка или папаха на голове. Серьезные обветренные лица, блеск смелых глаз.

«Это люди будущего», — подумала Мариенка, когда сани остановились перед двухэтажной виллой.

Душан ночевал у старого шахтера Рибара в Лехоте. Ему нечем было дышать в комнатушке, где спали четверо взрослых и трое детей.

Через два окошка, смотревших на освободившийся ото льда ручей за улицей, проникали утренние лучи. Солнце начало припекать уже с утра, и с тоненьких, как бы обсосанных, сосулек, свешивавшихся с соломенной крыши, капала вода.