— Что случилось? Нападение? — четверо вооруженных автоматами офицеров примчалась на позиции.
— Товарищ капитан! За время несения службы происшествий не случилось! — доложил я.
И покончив со скучными формальностями военной службы, начал читать любимый со школьных времен стих Лермонтова «Смерть поэта».
Погиб поэт! — невольник чести —
Пал, оклеветанный молвой,
С свинцом в груди и жаждой мести,
Поникнув гордой головой!
Ротный ошалело посмотрел на меня, принюхался и заревел, — Да ты пьян! Скотина!!!
Не вынесла душа поэта,
Позора мелочных обид,
Восстал он против мнений света!
Один, как прежде…. и убит!
Продолжал я, но цитата осталась не законченной, ротный со всей силы двинул мне в глаз, и я, завершая сходство с судьбой поэта, поник гордой головой.
Услышав стрельбу с постов, офицеры ринулись в блиндаж, только мудрый замполит, задержался и сообщил по полевому телефону в штаб Бригады о нападении на роту.
— Рота! Подъем! Боевая тревога! Бегом на посты! Нападение!!!
В ответ, пьяный смачный храп. Никто не встал. Убойная брага оказалась сильнее боевой солидарности. Напрасно матерился ротный, напрасно пытались растолкать, пьяных солдат, командиры взводов. Личный состав роты пал, алкоголем пораженный, на службе в боевом охранении.
— Там ваши товарищи! Бьются! Помощи ждут! А вы тут! Пьяные! — ротный схватил автомат и с офицерами бросился грудью отражать вражеское нападение, на ближайший пост.
Вот тут то они меня и встретили. После моего «убиения», они бросились к другим постам, там их не встречали стихами, но запашок алкоголя витал несомненно.
В ночь весны одна тысяча девятьсот восемьдесят первого года, рота, выполняя боевую задачу по охране Бригады, была в стельку пьяной. В штаб доложили, что нападение успешно отбито, в помощи не нуждаются.
Утром было скорое, матерно кулачное дознание и суд. Я был признан неподкупным офицерским судом, самым пьяным, никто больше стихи не цитировал, следовательно, самым виновным по всем пунктам обвинения, и крайним. Наказание было суровым, но справедливым, я оправился копать в ссохшейся глине яму, четыре на четыре метра и два метра в глубину, сидеть в этой яме мне определил суд, четыре дня и три ночи. Приговор вступил в силу немедленно и обжалованию не подлежал. С похмелья, на солнцепеке, я ломом долбил глину и слушал, как, построив роту, лютовал командир, — Я вам … покажу, как офицерскую брагу пить! Я вас … научу, как Родину любить!
Слово у командира с делом не расходилось, и он стал показывать и учить. Есть в армии такое выражение в……..ть по уставу. Вот по уставу и была сыграна химическая тревога. Рота! Газы! С похмельными стонами одели солдаты АЗК (армейский защитный комплект) и стали играть в слоников, то есть кроме резинового костюма они нацепили, на лица противогазы, чей гофрированный шланг, напоминает хобот. На дворе плюс тридцать, и в эту чудную прохладную погодку, стала рота бегать вокруг позиций в полной боевой выкладке. Я уже углубился в землю на метр, а рота продолжала, отрабатывать учебные задачи и новые вводные. Были там и газы, и ядерный взрыв, вспышка справа, вспышка слева, и ползание по-пластунски, и масса других приятных развлечений. Притомившись, один офицер менял другого, но все вместе и каждый в отдельности они упорно продолжали учить воинов интернационалистов, любить Родину.
— Давай, в офицерский блиндаж, бегом! — новый дневальный с состраданием посмотрел на меня, — приехал начальник штаба бригады.
Как был, перемазанный глиной, в грязных трусах по колено, побежал я в блиндаж. По дороге гадал, что будет, дисбат, или что-то новое придумают. Дисбата я боялся. По отзывам, знающих людей, по сравнению с дисциплинарным батальоном Советской армии, Освенцим санаторий для малокровных.
— Вы первым открыли огонь? — спросил меня начальник штаба бригады гвардии майор Масливец.
— Я, товарищ майор, — обречено сознался я.
Точно дисбат, промелькнула мысль. Интересно сколько дадут шесть месяцев или год?
— Молодец! — воскликнул майор.
Издевается, тяжко вздохнул я, и подумал, значит, два года дадут.
И тут майор подошел ко мне и демократично пожал руку. Я ничего не понимал, и только жалобно посмотрел на командира роты. Я буду хорошим, я исправлюсь, молил я глазами отца — командира.
— Капитан! Заполняйте на него наградной лист. Представьте к медали «За отвагу». Достоин. Раз спас часть от вражеского нападения, обнаружил противника и уничтожил его, значит достоин!
Читать дальше