Равиль Бикбаев - Бригада уходит в горы

— Медицинский коньяк? — вяло спрашиваю, — это чего еще? Спирт что ли?

— На попробуй, — сует мне флягу врач.

Отвинчиваю колпачек фляжки, мелким глотком пробую жидкость. Отчетливый привкус настоянного на спирту лекарства. Вкус незнакомый, резкий, но не противный. Огнем жжет пищевод.

— Препарат поддерживающий работу сердечной мышцы, — комментирует мое удивление военврач, — капли «Настойка Боярышника». Его хирурги настоящему коньку предпочитают, — едва заметно улыбаясь краешком тонких губ, откровенничает:

— Помнишь в марте проверка с Генштаба была? Ну там еще генерал такой важный был? Он приказал все заявки по бригаде в полном объеме выполнить. Вот мы «Боярышник» пять тысяч единиц, емкостью сто миллилитров единица в заявку кроме всего прочего и включили. На армейских складах после генеральского приказа и пикнуть никто не посмел, все выдали. Вот теперь разбавляем чуток и пьем медицинский коньячок потихоньку. Цени, все врачебные тайны тебе выдаю. Ну как согласен?

— Еще две фляги, — апатично начинаю торговаться я. Хоть Лёшку как приедем помянем, бойцов с его отделения обязательно позову. Я же знаю они его уважали.

— Идет, — легко соглашается военврач, и отводя взгляд советует, — а эту флягу ты пока идем допей, а то хрен чего сделаешь.

Вдвоем идем мимо готовящегося к маршу четвертого батальона. Где-то на километр вытянулась по грунтовой дороге колонна. Отхлебываю из фляжки, рассматриваю побитые машины возле которых суетится грязная усталая солдатня. Бортовая броня у БМДэшек вся в пробоинах. Паршивая броня, не сталь, а сплав какой то. Крупнокалиберная пуля из ДШК такую броню как консервную жестянку насквозь пробивает. Мина даже противопехотная у этой машины гусеницы рвет, а когда противотанковая взрывается то БМД аж подкидывает, днище в клочья, а экипаж в вечную память. Да братцы из десантно — штурмовых батальонов, ну и хреновая же у вас служба. И не зря БМД братской могилой десанта зовут. Пока иду мимо избитых этим боем десантных машин продолжаю мелкими глоточками пить сердечное лекарство, легчает, плывет голова, немеют губы. Вот и пришли. В голову колонны, к тем машинам, что впереди четвертого батальона в ГПЗ шли.

Покореженная почерневшая машина, распущены гусеницы. Мертвая машина и духом смертным от нее так и несет. От нее поодаль метрах в пяти еще две машины. Тоже побитые все, но хоть живые. Экипажи как могут их лечат. Копошатся солдаты в БМДэшках и в нашу сторону поглядывают.

— Экипаж там, — шепотом говорит военврач и кивает в сторону мертвой БМД.

— Люки при взрыве заклинило, вот и сгорели ребята, — устало и без эмоций добавляет стоящий рядом с машиной высокий весь перемазанный черным машинным маслом механик.

— Ты полезешь? — угрюмо спрашивает подошедший офицер. У него грязная полу ободранная полевая форма, обтрепанные ботинки, и мрачное со следами отработанного горючего и масла лицо.

— Их первыми подбили, — отрывочно говорит он, — долбанули из гранатомета и п…ц, снаряды детонировали, всех в куски. Хорошо еще десант на броне был, а не в отсеке. Солдат с брони взрывной волной сдуло. Побились и поломались, а так живы. Потом духи по концевым машинам долбанули. Подбили. Вот и заперли нас. Не взад не вперед двинуть нельзя. А с гор бьют безостановочно. С пулеметов садили и с минометов. Хрен прорвешься.

Допиваю оставшуюся во фляге жидкость. Сильнее жжет все внутренности, да крепок медицинский коньячок. Да ребята всем в этом бою досталось. Стараясь не шататься иду к машине, рядом с размотавшейся гусеницей уже расстелены плащ- накидки, рядом военврач семенит.

— Ты подавай, я приму, — говорит он, просит, — только не спеши.

Оскальзываясь на горячей от солнца броне лезу к башне, на ней люк уже кувалдами сбит. Только глянул вниз, только вдохнул идущий из внутренности машины смрад, так и вывернуло меня наизнанку, до желчи рвало. Меж рвотными позывами, сполз с машины. И опять желчью, до надрыва. Нееет! Больше я туда не полезу. Сгибаюсь у борта сожженной БМД и закрыв глаза слышу как издалека звучащие незнакомые голоса:

— Вот и все так.

— Оттащим машину, зальем солярой и выжжем все до пепла, что останется толом рванем.

— За ребят в гробы мешки с песком положат…

Открываю глаза и вижу на почернелом борту убитой машины номер 045. Генкина машина, я его знаю. Он у нее командиром был. Геннадий М*** мы с тобой в учебке вместе службу начинали, я на командира отделения учился, а ты на командира БМД. Старший сержант. Весеннего призыва 1980 года. Вот и еще один, убит. Из Смоленска он. Туда отправят пустой цинк с мешком. Даже костьми в родную землю лечь, и то тебе Генка не судьба. До пепла тебя сожгут. Прости Гена, но я к тебе больше не полезу. У каждого свой предел есть. И мой предел из меня рвотной желчью выходит.